Геннадий Чикунов - Я был там [история мальчика, пережившего блокаду. Воспоминания простого человека о непростом времени]

МЫ БЛАГОПОЛУЧНО ВСТРЕТИЛИ НОВЫЙ, 1949 ГОД. НАМ В ГРУППЕ ДАЖЕ ПОСТАВИЛИ ЕЛКУ. ДЕД МОРОЗ ВРУЧИЛ КАКИЕ-ТО СКРОМНЫЕ ПОДАРКИ.Пятого января снова пришли за мной из канцелярии и сказали, чтобы я явился с вещами. Тут уж сомнений не осталось, что меня куда-то переводят. Первой на ум пришла, конечно же, колония. В канцелярии снова сидел тот же мужик, который беседовал со мной до Нового года. Встретил он меня с улыбкой. Назвал свое имя и отчество. Имя его я уже забыл, а вот фамилию помню до сих пор – Огарок. Он сказал, что забирает меня с детприемника на завод. Я уже привык к здешнему распорядку и не хотел никуда переезжать. Тем более что буду работать не по ремонту машин и тракторов, а по сборке самолетов. Хотя самолетами, как и все мальчишки моего возраста, интересовался не меньше, чем тракторами. Детприемник выдал мне спортивный костюм, телогрейку, зимнюю шапку, ватные рукавицы, и Огарок повез меня на трамвае на новое место жительства. В то время на Невском трамвайные линии еще не были сняты, и мы сели в трамвай прямо у Александро-Невской лавры. У Гостиного двора пересели на другой трамвай и ехали еще очень долго. В те годы зимы были морозные, вагоны в трамваях не отапливались, и вагонные стекла покрывались толстым слоем льда с замысловатыми рисунками. В первом и во втором трамваях народу было не много, и нам удалось занять сидячие места. Огарок посадил меня к окошку, и я, проделав ногтем в стекле узкую щель, пытался определить, куда меня везут. Центральную часть города я знал и помнил хорошо, и поэтому до Гостиного двора мы проехали немало знакомых мне мест. С Гостиного двора я узнавал места только до Марсова поля и Кировского моста. Дальше пошли улицы, проспекты и мосты, где я раньше или не бывал, или просто забыл. Доехав на трамвае до остановки «Черная речка», дальше мы около километра прошли по Строгановской набережной (сейчас это Ушаковская) и пришли к деревянному дощатому бараку, который прижимался почти вплотную к высокому забору с колючей проволокой наверху. Это было заводское общежитие, где проживали одинокие ребята, работавшие на авиационном заводе. Меня поместили в огромной комнате, где стояло более десяти коек. Все жильцы были старше меня. Среди них я был самый молодой. В январе 1949 года мне было 14 лет и 5 месяцев от роду.

Свои блокадные воспоминания Геннадий Николаевич Чикунов начал писать в 2005 году. Как сказал в интервью автор, и ныне здравствующий, основной мотивацией стала просьба детей и внуков, которые «однажды стали путаться в моих историях и вот, попросили запечатлеть историю моей жизни на бумаге». Представленная читателю книга – это лишь небольшая часть автобиографии Г. Н. Чикунова. В полном виде эта рукопись, хранящаяся в личном архиве автора, состоит из более семисот убористых страниц текста, которые охватывают не только детские и подростковые годы автора с 1934 по 1949 год, пришедшиеся на блокаду Ленинграда, эвакуацию и тяжелое послевоенное время, но и жизнь автора вплоть до конца 1980-х годов.

Как сложилась жизнь героя этой книги после 1949 года? 18 января 1949 года четырнадцатилетний Гена Чикунов оказывается на Ленинградском Северном авиационном заводе. Как вспоминает автор: «Когда директор ввел его в курс дела, полковник предложил оформить меня в качестве сына завода. Он напомнил, что во время войны очень много пацанов воевало в полках в звании сынов полка, а почему он не может поработать в качестве сына завода?» В следующие пять лет Гена работает учеником жестянщика, жестянщиком, резчиком по металлу, сборщиком; как рабочий участвует в сборке самолетов и вертолетов на секретном военном производстве. В воспоминаниях автор рассказывает не только о своей профессиональной жизни, но и воспроизводит детали городской повседневности, рисуя яркий портрет советской рабочей молодежи в восстанавливаемом после войны Ленинграде. В это время молодой человек живет настоящим – ходит в библиотеку, занимается фотографией, играет на баяне, заводит друзей, дерется с хулиганами на Черной речке, – но прошлое, в том числе тяжелое блокадное, постоянно врывается в память. Г. Н. Чикунов вспоминает о конце 1940-х как о времени, когда недавний страшный опыт блокады музеализируется, становится общей официальной «историей», которая от этого не становится менее личной, волнующей, провоцирующей воспоминания об индивидуальном травматическом опыте (напомним, что во время блокады и Ленинградской битвы погибли и мать, и отец героя этой книги). Как рассказывает Г. Н. Чикунов: