Геннадий Чикунов - Я был там [история мальчика, пережившего блокаду. Воспоминания простого человека о непростом времени]

Судя по тому, что на своем производстве он избирался секретарем партийной организации, можно сделать вывод, что и там он пользовался большим авторитетом. Любимым занятием отца была фотография. Аппаратура в те годы была громоздка и несовершенна. Отец во все свои поездки брал с собой деревянную треногу, которую нужно было носить на плече, фотоаппарат «Фотокор», который имел довольно внушительные размеры, сумку со стеклянными фотопластинками, заменявшими в то время теперешнюю фотопленку, и темную тряпку размером с детскую пеленку, которой приходилось укрываться от света при наведении аппарата на снимаемый объект.

Летом, в выходные дни, при хорошей погоде, мы с родителями частенько прогуливались по берегу Невы. Недалеко от электростанции был мостик через небольшую речушку, воды которой, охладив турбины станции, выбрасывались снова в Неву. Облокотившись на перила моста, интересно было наблюдать за шумным, кипящим потоком воды, спешащим вырваться на свободу и соединиться с широкими просторами реки. Дойдя до этого мостика, отец иногда брал меня под мышки, переносил за перила моста и почти на вытянутых руках держал какое-то время над этим шумящим бурным потоком воды, вызывая во мне неудержимый животный страх. Трудно было даже представить, что бы было со мной, упади я в этот кипящий шальной поток. Я кричал и визжал со страху, как недорезанный поросенок, умолял отца вернуть меня на землю. Вспоминая этот эпизод, я прихожу к выводу, что отец был физически сильным человеком. В те годы мне было где-то 4–5 лет, и, чтобы удержать меня на вытянутых руках, нужна была определенная сила. Летом иногда отец сажал меня боком на раму велосипеда впереди себя, и мы долго катались по тропам лесопарка, по улицам поселка и по берегу Невы. Несмотря на то, что в таких случаях к велосипедной раме привязывалась подушка, все равно после долгой поездки сидеть на раме было больно, но получаемое удовольствие от быстрой езды, которая захватывала дух, заставляло забыть о боли и дискомфорте. Однажды отец не справился с управлением, и мы передним колесом врезались в телеграфный столб. Я, словно ласточка, перелетев через руль, распластался рядом со столбом, исцарапав лицо и руки о дорожные камни, а отец упал рядом со мной, тоже получив небольшие повреждения. Мы отделались небольшими царапинами и шишками, а вот велосипед пришлось вести до дому «за рога», а потом отец очень долго занимался его восстановлением. Частенько приходилось падать во время лыжных прогулок, когда отец брал меня с собой в лесопарк на лыжах. К счастью, снег был гораздо мягче дорожных камней, и поэтому все заканчивалось без ссадин и шишек, только рукавицы промокали насквозь, и частенько отцу приходилось оттирать мои руки снегом, потому что они становились красными, как у гуся лапы, и замерзали. Если случалось, что я падал в снег, то самостоятельно подняться уже не мог. Лыжные крепления хоть и считались мягкими, но снять их с ног, лежа в снегу, я не мог и каждый раз после падения звал отца на помощь, чтобы он помог мне встать на ноги.

Я уже писал, что лесопарк в основном состоял из хвойных деревьев. Огромные вековые сосны и ели, укрытые хлопьями снега, казались спящими под белым покрывалом. Гнетущая тишина усиливала это ощущение. Зимой не слышно летнего щебетания, чириканья, кукования и пересвистывания птиц. Только редкое воронье карканье и чириканье воробьев нарушало эту сказочную тишину. Казалось, что все вокруг погрузилось в зимнюю спячку. Даже не верилось, что в то же самое время, совсем рядом, на берегах этой же реки, находится огромный город с толпами людей на улице, с гудящими и дымящими заводами, автобусами, трамваями и троллейбусами. Казалось, что повсеместно, везде и всюду, такая же сказочная лесная тишина.

Обычно мы с сестрой ели очень плохо, несмотря на то, что кусочничать нам не давали. Разрешалось есть только за столом, во время завтраков, обедов и ужинов. В промежутках между застольями никакое жевание не приветствовалось. Садясь за стол, отец обычно вешал свой широкий офицерский кожаный ремень на шею для того, чтобы у нас с сестрой при взгляде на это оружие устрашения появлялся аппетит. Несмотря на то, что этот ремень ни разу не касался наших спин и задниц, мы с опаской поглядывали на него и поспешно опустошали содержимое наших тарелок. Помню, что после лыжных прогулок отцу уже не было надобности вешать свой ремень на шею. Поедалось с огромным удовольствием все то, что ставилось на стол.