Ильясов Явдат - ЗАКЛИНАТЕЛЬ ЗМЕЙ

Новость по-своему взволновала и "эмира поэтов". "Одного уже выжил отсюда наш звездочет,- сказал себе Бурхани, с тоской Ощущая тошноту и слабость.- Негодяй! Теперь он, конечно, возьмется за меня. И за что такая напасть? Жаль, туркмен не доверился мне, я уехал бы с ним к наркоману Хасану. Ей-богу, я сам, наверно, скоро начну курить хашиш".

Омар же Хайям - тот жалел об одном: что не успел узнать у бея, куда он дел бедняжку Ферузэ...

***

Ему было в ту пору двадцать шесть с половиной, "Илиаде" Гомера - 1925.

Астроном Птолемей умер 994 года назад.

Христиане убили Ипатию 245 лет спустя, академия в Афинах закрылась через 114 лет после страшной смерти этой ученой женщины.

Галилей родится через 490 лет, Джордано Бруно сожгут на костре через 526.

***

При халифах Аббасидах, в эпоху кровавых смут, вождь мусульман-отщепенцев шиитов Джафар отказал Исмаилу, старшему сыну, из-за его пристрастия к вину в праве наследовать власть в Иране. Но у пьяницы было много друзей. Они взбунтовались, ушли от Джафара, укрылись в горах.

Начинали вроде они хорошо: сражались против князей, воевод, богачей-угнетателей.

Но, как известно, всякое доброе дело превращается в свою противоположность, если к нему примажутся люди случайные, пройдохи, жадные проныры, болтуны.

Добро - хуже зла, если добро насаждают насильно. Явное зло - бесхитростно. Оно кричит о себе издалека, его легко распознать. Добро же, сочетаясь с насилием, превращается в ложь. А где ложь, там уже нет добра. Там уже подлость, смерть и разложение.

...Хасан Сабах принимает у себя тюркского бея Рысбека. Не наверху, на темени исполинской скалы, отколовшейся от горного хребта, в черном замке,- путь наверх посторонним закрыт, да и не мог бы жирный жук-сельджук туда заползти,- а внизу, у подножья, в легкой постройке в садах за мощными стенами, опоясывающими два-три небольших селения, что прилегают к горе.

В обширных загонах под стенами - неумолчный рев, будто в них река бушует на порогах; пять тысяч голов скота пригнал сельджук в дар Хасану Сабаху. Он награбил его по дороге. Точно страшный смерч прокатился от столицы к синему Эльбурсу.

- Звездный храм... зачем?- Хасан Сабах, восседающий, как идол индийский, в глубокой черной нише, единственным желтым оком, изучающе-раздумчиво, спокойно, не мигая, глядит на туркмена, удобно скрестившего ноги против него, пониже, за скатертью. Словно прикидывает, сколько сала можно вытопить из него.

И лицо у Сабаха желтое, худое: человек, знакомый с врачеванием, мог бы сразу сказать, что у властелина гор что-то неладно с пищеварением. Но, как известно, божественный "наш повелитель" никогда не ест и не пьет. Во всяком случае, еще никто (из непосвященных) не видел, чтобы Хасан прикоснулся к еде. "Наверное,- думает туркмен с удивлением,- это правда, что оттого он желтый, что у него золотая кровь. Велик аллах! Воистину, он свершитель того, что пожелает..."

Желтое широкое лицо, черная повязка на левом глазу, густая бровь над правым, янтарно-желтым, с большим черным зрачком, и короткая борода, черная как уголь: в общем-то это даже красиво, черное с желтым. Как у тигра. И голос у Хасана красивый, даже - нежный. Как у тигра, мурлычущего весною.

Должно быть, втайне пожалев о своем неуместном вопросе: "зачем",- ведь святой повелитель сам должен все знать раньше других,- Хасан поправляет дело, хитро добавив:

- Как думает почтенный гость?

Ну, толстяку не до тонкостей.

- Чтоб окончательно погубить мусульманский народ!- вгрызается он в баранью ляжку. Он поглощает мясо и хлеб большими кусками, большими чашами пьет темное вино. Да, и щедр, и добр Хасан Сабах с теми, к кому он благоволит,- не зря о нем идет по земле такая молва.

- Ты отдыхай. Я вознесусь в эмпирей и посоветуюсь с Али, вечно существующим и всюду сущим. И мы поступим с твоими недругами так, как он соизволит повелеть.- Не сходя с кресла, Хасан делает легкий знак рабу - и, на глазах у потрясенного туркмена, мгновенно и бесшумно исчезает вместе с креслом.

"О боже! Неужто я,- соображает Рысбек, уставившись в пустую нишу,- чем-то угоден тебе, что ты являешь предо мною чудо?- И сельджук, взволнованный, вновь тянется к мясу. Но, диво, скатерти перед ним уже тоже нету! Вместо нее - чудовищный пес с ощеренной пастью.- Куда я попал? - с жутью в спине косится гость на гиганта-раба с черным, точно у джинна, угрюмым лицом.- Как бы меня тут самого не съели".

***

Взлетая вместе с креслом на веревках по темной трубе внутри горы, Хасан Сабах с отвращением сплюнул голодную слюну. "Дикарь. Пустынный волк. Жрет, как волк, с хрустом кости дробит. И, скажите, без потуг переваривает такую уйму еды. Дает же бог здоровье всякому ничтожеству".