Ильясов Явдат - ЗАКЛИНАТЕЛЬ ЗМЕЙ

- Кто?

- Некий бей, как его... Рысбек.

***

...Напрасно визирь Низам аль-Мульк битый час толковал толстяку о высшей пользе - пользе государства, обещал дать взамен три других богатых селения. Нет! Рысбек знать не хочет ни о чьей высшей пользе, кроме своей. И других селений в икту ему не давайте - это обман, их завтра тоже отберут.

Просто великий визирь за что-то,- за что, бог весть, по чьему-то злому наущению,- невзлюбил беднягу Рысбека и хочет сжить его со свету. Хорошо! Правоверному не нужно благ земных. Старый воин, верный султану, навсегда откажется от них и удалится в общину аскетов-суфиев.

Пусть при царе остаются безбожные звездочеты.

- Пойми, обсерватория...

- Никогда не пойму! Славный тюркский народ без всяких дурацких обсерваторий разгромил сто государств на земле. Средь них - и ваше,- напомнил он грубо.- Наш доход - военный поход. С чего это вдруг теперь нам взбрело строить бесовский Звездный храм? И где? На моей - только подумайте!- на моей земле. И кто? Мой раб...

- Омар Хайям - ученый, поэт. И не может быть рабом. Он человек свободный.

- Что ж,- понурил голову сельджук. (Эх, если б знал он тогда, в Нишапуре!..) Что он может поделать, темный воитель, раз уж в этой несчастной стране опять началось засилье книгочеев? Он уйдет. И, уходя, он, бездомный дервиш Рысбек, вознесет к престолу аллаха молитву о благе султана, охмуренного персами-пройдохами...

- Прощай! - ехидно сказал визирь, легко расхаживая перед ним, здоровый и крепкий в свои пятьдесят семь, как молодой человек. Остановился, ткнул сельджука длинным пальцем в жирную грудь.-Будешь там, в суфийской общине. которого ты довел до нищеты и безумия.

Через день по дворцу разнеслась дурная весть: Рысбек, забрав свой трехсотенный отряд, покинул Исфахан. Ну, ушел так ушел. Не в том беда, что глупый человек избавил всех от своего несносного присутствия. А в том, куда он ушел. В Нишапур, в суфийскую общину? Как бы не так...

Бей Рысбек, конечно, смешон и ничтожен. Как тряпичная кукла в балагане бродячих скоморохов. Но смешная тряпичная кукла- пузатая, неуклюжая, набитая опилками,- не поджигает свой родной балаган. А живые пузатые пучеглазые вздорные куклы из большого балагана жизни то и дело жгут его. Да, выходит, мир - балаган, причем не столь веселый, сколь страшный, раз уж в нем впереди других самим себе на потеху мечутся, кривляясь в жутком лицедействе, такие страшные куклы. Тут уже не до смеха.

...Перед отъездом бей шепнул кому-то - с явным расчетом, что тот донесет султану,- что спешит под Казвин, на север, в горную крепость Аламут (Орлиное гнездо), служить Хасану Сабаху. Зима уже настала, но в царском дворце в Исфахане не от нее всем сделалось холодно, неуютно, скорее - от этой черной вести. Особенно султану и визирю. Визирь приказал утроить дворцовую стражу.

- Хасан ненасытен. А что принесет ему Рысбек? Отправь под хорошей охраной,- дал совет он царю,- в дар баламуту из Аламута (визирь не чурался простонародных выражений) вместо обычных двух мешков золота четыре. И - сейчас же, чтобы опередить беглеца,- он будет мешкать, пробираясь на север по бездорожью.

Что до меня, я везде разошлю бывалых осведомителей. Под видом нищих, суфиев, странников, торговцев целебными травами. Государю надлежит знать обо всем, что происходит вдали и вблизи от него, о великом и малом, о плохом и хорошем. Какой ты царь, если не знаешь, что творится в твоей стране? А если знаешь, но ничего не предпринимаешь, тут уж ты вовсе никакой не царь. При древних правителях, если кто за пятьсот фарсангов от столицы отнимал у кого-то незаконно петуха, торбу сена, государь тотчас получал об этом весть и налагал на виновного взыскание. Дабы все видели: владыка неусыпен! Успокойтесь, повелитель.- Визирь улыбнулся султану как сыну.- Никто и ничего, даже дым, не пройдет незамеченным к Исфахану. И, если того пожелает аллах, мы обезвредим собаку Сабаха...

Но с этого дня над царским дворцом в Исфахане, над всеми, кто в нем обитает, над страницами книг, уже хранящихся или только еще задуманных здесь, над каменной кладкой будущих звездных строений как бы навис чей-то огромный желтый глаз. Днем он сверкал в виде солнца, ночью - в виде луны. Хмурая туча служила ему бровью, легкие перья облаков - ресницами.

Казалось, даже в дверных проемах, в нишах стенных, в пламени свеч присутствует его упорно следящий, хитрый тяжелый взгляд. И нигде не укрыться от злобного ока: ни на совете, ни в бане, ни в спальне. Ни за едой, когда вдруг из чаши в руке оно, ядовитое, может свирепо блеснуть прямо в твои глаза...