Ильясов Явдат - ЗАКЛИНАТЕЛЬ ЗМЕЙ

Несколько дней понадобилось Омару, чтобы хоть немного оправиться от последствий попойки. Как от теплового удара. И зачем ему надо было себя травить? Омерзительно. Он пришел навестить родителей и заодно похлебать у них белого, с простоквашей, супа и пожевать сушеного кебаба. Говорят, помогает.

Ему бы пройти в мастерскую прямо с улицы, через ход запасной. Однако ноги сами, по привычке, занесли его в жилой двор. Отворив калитку в тяжелых воротах, он ступил - на большую желтую собаку с отрубленными ушами и хвостом...

Хорошо, что Омар захватил с собой толстую красную палку (для пущей важности, теперь он учитель) - иначе бы не отбиться от своры огромных степных волкодавов, заполнивших двор. Из войлочной юрты, разбитой во дворе, с криками бегут свирепого вида люди с раскосыми глазами. Господи! Он тут чужой. В родном своем доме чужой. Омар еле успел юркнуть через улицу в мастерскую. Догнали б - избили. Или вовсе убили.

От калитки к дворику мастерской ведет узкий длинный проход между высокой оградой жилого двора и глухой стеной рабочих помещений. Так что Омара еще никто не заметил. Он прислонился спиною к стене, уронил голову на грудь. Тело, еще не окрепшее после попойки, взмокло от горячего пота. Хотелось лечь.

- Омар!

Перед ним - кто бы мог подумать? - Ферузэ...

- Ты? - вскинулся Омар.

- Я, как видишь.- Голос чужой, с хрипотцой, странно низкий.- Отлучилась проведать... подруг... и всех...

Он изумленно уставился на Ферузэ. Платье на ней дорогое, атласное, как у жены городского судьи (Омар както раз видел ее на базаре), и пахнет от вчерашней швеи, как от жены городского судьи, индийскими благовониями. Вот каково сделаться наложницей важного лица.

Ферузэ усохла - в лице, в плечах, а бедра вроде еще больше раздались вширь. На белой (была румяной) щеке - крупная родинка, откуда взялась, Омар не помнит ее. Намазалась, дрянь, прихорошилась. На зацелованных губах - дурная усмешка. Обидная усмешка. Но хуже всего - глаза. В них вызов, превосходство женщины, познавшей тайную высшую усладу с другим мужчиной...

- Убью!

Азиатская черная ревность, полыхнув в груди, как пламя в круглой хлебной печке, горячим дымом ударила Омару в голову, ослепила очи и обнесла сизой, как летучий пепел, пеной губы. Он в бешенстве замахнулся палкой.

И услышал покорный шепот:

- Ударь, милый. Избей. И уведи меня куда-нибудь, укрой. Ты не думай... я лишь притворяюсь довольной. Всем назло, и назло самой себе. Мне стыдно. Обидно. Все отвернулись. А чем я виновата?

Куда он ее уведет, где укроет?

- Долой с моих глаз,- глухо сказал Омар. И побрел прочь, так и не повидав родных.

Ферузэ тихо плакала вслед.

Виновата ли она перед ним? Конечно! Но в чем? Не сама же... Так получилось. А почему получилось так, а не этак? Кто в этом виноват?

Оставь их, если ты во цвете лет!

Рай на земле вином создай,- в небесный

Не то ты попадешь, не то любезный, нет.

Ночью, в кругу развеселых друзей - будущих богословов, судей, учителей, священнослужителей - он опять упился жидким белым вином. Оно требует мало пищи, устраняет желчь и полезно для людей пылкого нрава.

***

Так рухнуло благополучие. Но, провалившись по грудь в топкий пухлый солончак на дне пересохшего озера, не думай, что не бывает глубже. Однажды (Омар уже четвертый год учитель), проходя под сводом портала в обширный двор медресе, он встретился с двумя худосочными учеными, преподававшими здесь богословие.

Приложив руку к груди и отвесив положенный поклон, он скромно скользнул мимо них и услыхал за спиной:

- О аллах! У нас как мух развелось математиков, лекарей, естествоиспытателей.

Омар, зайдя за угол, тут же приник к стене, навострил слух.

- Все ученики перебежали к ним,- вздохнул второй.- Хлеб несут, сало, инжир. А до нас, несчастных, никому дела нет. Молодежь отвернулась от священного писания. Звезды и числа им подавай.- Помолчав, он произнес зловеще:- А ведь живем в мусульманской стране.

Омар передал Назиру их разговор.

- Не к добру! - помрачнел многоопытный шейх.- Разум - миролюбив и снисходителен. Невежество - воинственно и беспощадно. Ибо разум, все понимающий, добр по сути своей и утверждает себя лишь собственным наличием. А невежество - оно слепое, и чем оно может себя утвердить, если не будет жестоким и неумолимым? Ты больше на крышу не подымайся. Астролябию отнеси к отцу в мастерскую и спрячь получше. Все книги по математике, труды Беруни и особенно Абу-Али ибн Сины тоже спрячь. Будут рыться. Оставь в келье коран, ну, свод законов и прочее. Сам знаешь.