Михаил Ахманов - Сердце Аримана

Здесь были и старые и молодые, лысые и волосатые, бородатые и с бритыми подбородками, худые и толстые, жуликоватые и выглядевшие надменно - словом, подозрительная мразь, собранная из всех щелей богатой и обширной Тарантии. Проходя меж ними и помахивая плетью, Паллантид как-то незаметно и ловко выстроил всех перед королем в одну линию, придирчиво осмотрел, как военачальник оглядывает свои войска, и встал за сиденьем повелителя. Рядом с ним пристроились Альбан, два стража с обнаженными клинками и мастер Хрис в своем неизменном плаще с капюшоном.

– Желаю услышать ваши имена, - мрачно произнес Конан и ткнул пальцем в первого попавшегося чародея. - Ты кто, нергалово отродье?

Высокий, ростом почти с короля, бородатый старик с темным злым лицом на мгновение презрительно скривил губы, будто не понимая, как можно его не узнать; затем сделал почтительную гримасу, совсем не подходящую к его угрюмому виду, и пробормотал:

– Кабелин, мой государь. Великий Кабелин, самый умелый, мудрый и могущественный маг Аквилонии. Каждое мое заклятье стоит мешка с золотом! - Он подумал немного и поклонился.

– А я-то считал, что самый мудрый аквилонский маг - Пелиас, который трудится бесплатно, - заметил Конан. - Правда, он не любит появляться в Тарантии, а значит, не может оспорить твои слова, бородач.

Со злобой, но тихо проворчав себе под нос что-то непотребное, Кабелин вскинул голову и отошел назад.

– Теперь ты! Подойди-ка ближе! - Уже забыв о самом умелом и могущественном маге, Конан протянул руку к маленькому человечку, тщедушному и бледному; казалось, его Митра сотворил одновременно с Кабелином, дабы соблюсти в мире равновесия. Крохотный чародей, до того пытавшийся скрыться за спинами остальных, побледнел больше прежнего, сделал шаг вперед, но… То ли силы его подвели, то ли устрашил вид королевского палача, то ли не вынес он счастья лицезреть самого грозного владыку, но вдруг ноги чернокнижника подкосились, и он упал, завалившись на левый бок. Толпа соперников и конкурентов загоготала: негромко, не забывая о присутствии повелителя, но с такой нескрываемой радостью, что нахмурившийся было Паллантид махнул рукой и презрительно поморщился. Лишь Конан с прежним мрачноватым блеском в глазах взирал на собрание колдунов; одуревший от страха карлик валялся перед ним на грязном полу сарая.

– Всем заткнуть пасти, - вполголоса произнес король.

Его услышали. Физиономии колдунов разом обратились в маски, стали каменно-угрюмыми или бесстрастными, но ни единой ухмылки не увидел Конан, обведя взглядом всю толпу. Лишь слева, где скучились бандитские главари, еще кто-то хихикал, но синие глаза короля грозно сверкнули, и смех умолк. С владыкой Аквилонии шутить было опасно, и грабители знали о том не хуже магов.

– Встань, тощий козел, - велел Конан. - И, клянусь Кромом, если под тобой окажется лужа, я прикажу… - Он оглянулся на мастера Хриса, намереваясь как следует пугнуть всю свору каким-нибудь жутким наказанием, он вдруг подумал, что карлик-таки напустил в штаны и угрозу придется выполнять, чего ему пока не хотелось. Поэтому он ограничился неприличным жестом, бытовавшим у вилайетских пиратов и означавшим скорую и жестокую смерть. Затем, увидев, что все его отлично поняли, сделал знак Паллантиду, и один из стражей оттащил карлика к стене.

– Все вы грязные псы, - произнес Конан, - и от ваших рож у меня пересохло в глотке. А посему, Паллантид, кликни кого-нибудь, и пусть принесут мне чашу и кувшин вина. Пока же я пью, каждый из этих ублюдков будет выходить на шаг вперед и называть свое имя и род занятий, в коем он достиг наибольшего искусства. Но пусть говорят быстро и кратко; когда я допью последний глоток, тех, кто не успел назвать себя, повесят. Ты готов, Хрис? - Он повернулся к палачу, и тот, кивнув, вытащил из-под плаща веревку.

Собрание загудело, словно пчелиный улей. Поморщившись, Конан поднял руку, и тут же наступила тишина. Черные, серые, зеленые глаза взирали на короля с выражением злобы и страха - или страха и злобы, смотря по тому, чего было больше. Эти люди походили сейчас на диких зверей, загнанных в железную клетку; они не могли вырваться на волю и не могли кусаться, не могли даже разъяренно шипеть и точить когти на забаву охотнику. Конана, впрочем, они не забавляли. Пока он держал речь, принесли вина; сделав огромный первый глоток, он зевнул, с удовлетворением отметив панику в рядах всей своры, и знаком пригласил самого крайнего, по виду бандита, начинать представление.