Михаил Ахманов - Сердце Аримана

Вот этого-то хорька, вместе с тремя десятками крыс помельче, Паллантид и конвоировал под вечер в королевский дворец.

Конан, поджидая гостей, оставался в своей оружейной; раздраженно ходил из угла в угол, от камина к столу, топча сапогами туранский ковер да поглядывая на клинки и панцири, развешанные по стенам. По правде говоря, ему не хотелось видеть тех, кого он велел свезти во дворец. Заранее представляя себе постные физиономии чародеев и разбойные рожи ночных искусников, облегчавших кошельки горожан, он скрипел зубами и сыпал проклятьями, поминая Нергала и всех его грязных прихвостней. Гораздо охотнее он потолковал бы с честными пиратами или с контрабандистами; те хоть и не щеголяли ученостью, зато отличались веселым нравом, душевной широтой и пристрастием к крепким напиткам.

В очередной раз продефилировав от стола к камину и обратно, король взял топорик, излюбленное оружие карпашских горцев, и несильно ударил о панцирь, висевший на стене и украшенный чеканкой и бронзовыми накладками. Оружейная наполнилась перезвоном, который весьма нравился Конану; звуки, отразившись от потолка, порождали в воздухе многократное эхо.

Звон еще не смолк, как в зале появился Дамиун, старый слуга в шерстяной тунике, подпоясанной широким ремнем. Он с выжиданием взглянул на повелителя, хмурого, как грозовая туча. Впрочем, ему было заранее известно, что прикажет король. Так и получилось.

– Вина! - буркнул Конан, усаживаясь в кресло.

Когда служитель возвратился с подносом, на котором стояли кубок и кувшин с красным вином, нахмуренные брови владыки разошлись, и на челе промелькнул намек на улыбку. Эта особенность короля была хорошо известна Дамиуну: временами государь любил выпить, и пара чаш аргосского или офирского всегда повышала его настроение.

Отпустив слугу, Конан принялся за вино. В несколько глотков он ополовинил кубок, откинулся на спинку кресла и замер; его настроение все еще оставляло желать лучшего. Он размышлял о войсках, сосредоточенных на южной границе и готовых к походу, о похищенном камне и совете королевы, и мысли его были невеселыми. Правда, Зенобия сказала, что все обойдется… Но как? Разве что поможет один из умельцев, коих Паллантид собирал сейчас по всему городу… или тот сноровистый малый, о котором было рассказано шемитским послом…

Кувшин еще не показал дно, когда в дверь постучали, а вслед за стуком на пороге возникла рослая фигура капитана Черных Драконов.

– Я привел их, владыка! - возвестил Паллантид, вытирая испарину со лба. - Гнать в сарай за конюшнями?

– Не сюда же, в мои покои! - Конан встал, с сожалением бросил взгляд на недопитый кубок, где искрилось ароматное вино, и двинулся к выходу. У самых дверей он вдруг застыл, пробормотал проклятье и вернулся к столу. Поднял чашу, медленно, с наслаждением, допил аргосское, чувствуя, как проникает внутрь теплая струя, посмотрел на свое отражение на дне кубка, затем поставил его и, не торопясь, вышел из оружейной.

Гости уже поджидали короля в большом сарае за конюшней, наполовину заваленном сеном - сброд, к которому Конан относился с давней неприязнью, не заслуживал лучшего приема. Бандитов и воров он бы еще мог пустить во дворец, но не чернокнижников, занимавшихся подозрительным чародейством и приносивших больше вреда, чем пользы. Стоя на пороге строения, оцепленного стражами под командой Пирима и Альбана, король прислушался, мрачно усмехаясь: глухое недовольное ворчание раздавалось из глубины сарая, факелы тускло мерцали, бросая блики света на закованных в сталь Черных Драконов, а окруженная ими толпа ворочалась и смердела, как стая гирканских шакалов. Переколоть бы эту нечисть, подумал он, или отослать в Железную Башню, к мастеру Хрису… Впрочем, Хрис, как было велено, уже находился здесь и мог в любой момент приступить к своим обязанностям. Но не сейчас, решил Конан, не сейчас. Сейчас он нуждался в помощи этого сброда.

Раздраженно скривившись, король, сопровождаемый Паллантидом, мастером Хрисом и Альбаном, вошел внутрь.

– Ну, ублюдки, явились! - прорычал он, шагая к приготовленному для него месту - сидению, покрытому красным сукном. В ответ в толпе недовольно заголосили, но, тем не менее, головы у всех склонились низко, а шапки и колпаки подмели пол. Их было не меньше четырех дюжин, как определил Конан; пяток известных грабителей, еще не схваченных за руку и потому гулявших на свободе, а остальные - тарантийские колдуны, маги, чародеи да провидцы прошлого и будущего. Одни были облачены в длинные черные или пурпурные хламиды, другие - в мантии, расшитые символами их ремесла, третьи - в яркие туранские халаты с радужными полосами, что извивались при каждом движении будто змеи. Ни один из этих людей не был одет пристойно, как полагается жителю Аквилонии, что изобличало в них жажду видом своим, если не прочими достоинствами, отличаться среди добропорядочных тарантийцев. Это и смешило, и раздражало короля; а пуще прочего ненавидел он застывшее на их лицах выражение, словно бы говорившее: "Кто вы все такие, невежды и недоумки? Кто вы, по сравнению со мной, всеведущим и мудрым? Жалкая плесень на дне прогнившего пивного бочонка!"