Константин Лагунов - Ромка Рамазан

Выслушав длинный-предлинный рассказ друзей о своих приключениях, Степан Иванович сказал:

- На тот сонный остров, где царство Спиешьпей, мы завтра повезем буровую. Поселятся там буровики. Задымит котельная. Запыхтят электромоторы. И от всей нечисти во главе с Соней Первым Кото-феичем не останется никакого следа. А вот Каррыкарру и Красному Лису надо немедленно передать весточку о том, что вы добрались до Самотлора и теперь мы вместе…

Дорогой друг!

Если хочешь, можешь написать Ромке Рамазану письмо. И послать его по адресу: 625000, г. Тюмень, ул. Даудельная, дом 10, Ромке Рамазану (лично).

На крытом току колхозники очищали кукурузу. Зерно ссыпали в кучу. Куча была высоченная, до самой крыши. Прямо гора. На вершине этой горы лежала Кукурузинка.

В невидимую щелочку на крыше пролез тоненький солнечный луч. Он подкрался к Кукурузинке и пощекотал ее. Кукурузинка сморщилась. Желтые ресницы затрепетали. Она шевельнулась да как чихнет - апч-хи! - и кувырком покатилась с кучи.

Только хотела встать, как ее подхватила неведомая сила и подняла вверх. Это Сорока увидела белеющее на земле зернышко и на лету подхватила его клювом. Тут подлетела к ней воробьиная стая. Окружили воробьи Сороку, любопытствуют:

- Где была?

- Что видела?

- Расскажи!

А Сороке только этого и надо. Повела она по сторонам горделивым взглядом и затараторила:

- Ах, какая я зоркая! Какая смелая! Зовите всех сюда. Пусть

слышат. Пусть видят. Что я нашла! Вот это находка! Такого зерна

никто не видел. Никто не едал. Ай да зерно! Какое сочное! А души

стое! Я его из-под ястребиного носа выхватила.

На сорочью трескотню слетелось множество птиц. Они удивленно хлопали крыльями и галдели:

- Ай да Сорока!

- Подумать только!

- Ну и храбрец!

А глупый воробьишка подпорхнул к ней и пропищал:

- Покажи зерно.

- Покажи! Покажи! -подхватили и другие птицы.

- Да что вы, ослепли? - рассердилась Сорока.- Разве не видите, какое зерно торчит в моем клюве?

- В твоем клюве? - удивленно переспросил голубь и засмеялся.

И все птицы принялись хохотать и кувыркаться. А задиры во

робьи давай дразнить Сороку:

- Балаболка! Пустомеля!

В клюве Сороки и в самом деле ничего не было.

- Карр-аул! Обо-крра-ли! - всполошилась хвастливая Сорока.

Вот так и начались необыкновенные приключения Кукурузинки.

Выпала она из сорочьего клюва и полетела прямо на железную крышу большого амбара. «Теперь я погибла. Разобьюсь».- И от страха крепко зажмурилась.

Но она не разбилась. Потому что упала на спину серого мохнатого Кота, который растянулся на крыше и грелся на солнышке.

Фыркнул Кот. Вскочил. Злыми зелеными глазами повел по сторонам. Увидел Кукурузинку. Надул щеки, растопырил усы:

- Мя-ау! Это ты на меня прыгнула?

- Я не прыгнула. Я упала.

- С неба, что ли?

- Нет. Я выпала из клюва вон той птицы. Слышите, как она кричит?

- А-а! - Кот зевнул.- Это глупая Сорока. Люблю сорочье мясо. Вкусное. Меня все птицы боятся. Я - Кот. Не слышала про меня? У-ди-ви-тель-но! Придется тебя съесть.

Кот обнюхал Кукурузинку. Презрительно сморщился:

- Ладно. Не трону. Ты невкусно пахнешь. Обиделась?

- И не подумала. А как вы сюда попали?

- Я могу залезать куда угодно. Видишь, какие у меня когти? Лучше котов никто не лазает и не прыгает. Не веришь? Смотри.

Кот выгнул спину дугой, распушил хвост, потом присел на задние ноги и прыгнул. Да как! Кукурузинка и за час не прошла бы столько.

Стала Кукурузинка расхваливать Кота. Тот заважничал. Довольно прищурил зеленые глаза. Заходил по кругу и замурлыкал. Хвостом закрутил. Согнул его кренделем. Потом торчмя, как палку, вскинул вверх. Остановился перед Кукурузинкой, повращал глазами:

- Меня все боятся. Особенно мыши. Стоит мне крикнуть - мя-

ау! - и целый полк мышей кинется наутек. А если мышь увидит

в темноте мои глаза - она каменеет от страха. Ночью мои глаза го

рят как светлячки! Хожу я бесшумно. Смотри и слушай. Я втягиваю

когти и иду. Вот так.

И Кот, неслышно ступая, пошел по железной крыше. Сколько ни напрягала Кукурузинка слух, она так и не услышала кошачьих шагов. Вдруг Кот остановился и замер. Только уши у него шевелились да ноздри жадно втягивали воздух.