Морковенко, медленно поднимаясь с койки, высохшим языком провел по сухим, побелевшим губам.
— Чего вы струсили? В этом бараке никто вас не тронет, — сказал Варакин.
— И нельзя, нельзя обижать господина, Миша,— произнес от двери чуть запоздавший с предупреждением Волжак. — Господин Морковенко принес много пользы германскому государству. Сам гауптман приказал, чтобы им получше создать условия. Вот их потому и сюда, по приказу начальства, значит!
Обитатели барака понимающе переглянулись.
— В холуи к фашистам, значит, пошел, а издыхать тебя, сволочь, кинули к нам же, в ту же помойку! — сказал Шурка Кольцов, тощий как смерть, молодой санитар, понимавший, что умирает и все равно уже не дождется конца войны...
Под полными ненависти и презрения взглядами обитателей барака Морковенко вспотел, и бледность сменилась на его лице яркой краской.
— Я... Я тоже... больной! — надсадно выкрикнул он.
— Не пугайтесь! Я до вас не коснусь. Пусть вас лечит старший врач блока, — отчеканил Варакин и вгорячах возбужденно выскочил из барака.
— Миша! Миша! Шинельку накинь, — догоняя его с шинелью, заботливо умолял Волжак.— Куда ты в одной венгерке! Прохватит! Смотри, какой дует!..
В самом деле, навстречу дул влажный и резкий метельный ветер. Но Варакин, задыхаясь, шагал на пустырь с нежданной энергией.
— Дай отдышаться, Кузьмич. Видишь, какое со мной! — сказал он, натягивая шинель.
— А чего же не видеть! Все видят! — ответил Волжак. — Вот то-то и дело!.. А я так считаю: ты понапрасну отрекся его «полечить». Камфарного маслица в жилу ему, как тому — помнишь, рассказывал я тебе? — Степке-фашисту...
Варакин круто остановился.
— Ты что? Ошалел?! — строго одернул он. — Ты понимаешь, что значит врач ?! Врач никогда не может употребить свои знания во вред человеческой жизни. Этот фашист меня погубил, и все-таки я...
— Да, чудак, не только тебе он враг, а всем нашим людям. Оздоровеет — снова в доверие к немцам войдет, станет опять комендантом...
— Тебе все слова как об стенку горох! — раздраженно сказал Варакин. — И вправду продует тут к черту бока! — досадливо вдруг добавил он, ежась от ветра.— Идем-ка в барак.
Проводив Варакина до двери, Волжак пустился к Баграмову.
— Иваныч, да что же такое?! К нам палача поместили! Неужто нельзя его к ноготку, как поганую вошь?! — напористо окал Волжак.
Лешка Любавин держал в руках только что полученное заявление Морковенко. Бывший «пан комендант» изложил на этом листе всю свою биографию: после того, как перешел добровольно в плен и служил комендантом вооруженной полиции в Зеленом лагере, он командовал карательным батальоном в лесах Белоруссии и за это имел награды. Во время его служебной командировки в Минск больше половины его батальона перешло на сторону партизан. Тогда фашисты его упекли снова в лагерь военнопленных и послали в Шварцштейн переводчиком. Теперь, оказавшись больным, он попал в ТБЦ. Морковенко писал, что здесь, в лазарете, он обнаружил опасных преступников, которых возглавляет доктор Варакин, и умолял спасти его жизнь, доказывая, что по закону он должен быть не в лазарете военнопленных, а в спец-лазарете.
Лешка Любавин был в растерянности, — без Володьки Клыкова он не знал, к кому сунуться.
Озадаченный, в тяжелом раздумье, Лешка не заметил, как в комнатушку абвера зашел Мартенс.
— Что задумался, Леша? — спросил тот.
— Голова болит что-то, господин переводчик, — ответил Лешка, неприметно сунув под бумаги заявление Морковенко.
— Шнапсу стаканчик — и все пройдет! Жалко, нет у меня сегодня. А ты попроси в аптеке, — подсказал. Мартенс.
— Пожалуй, схожу попрошу! — оживился Безногий. Да, это была идея! Юрка — вот кто должен был послужить Любавину вместо Клыкова.
— На сегодня работе уж скоро конец. Сходи попроси. Глоток спирту не хуже шнапса. А я уезжаю...
Мартенс запер свою канцелярию и вскочил на велосипед.
Но с Юркой откровенный разговор у Любавина не получился. Как с ним заговорить? Испугается Ломов — и только... Они сели за шахматы, сыграли партию. Потом Лешка выклянчил рюмку спирта и «хлопнул» ее из аптечной мензурки, сразились еще раз. В этом не было ничего удивительного: Лешка не в первый раз заходил к аптекарю посидеть за шахматами, хотя понимал, что тот ждет не дождется ухода гостя.
После ухода Лешки Юрка поднял возле своей койки заявление Морковенко. Он выскочил как ужаленный из аптеки и столкнулся с Баграмовым.
Под карбидной лампочкой Емельян разбирал с трудом немецкое заявление Морковенко. Вызвали переводчика Сашку Беззубого, и все стало ясно.
Читать дальше