Зеев Бар-селла: Тихий Дон против Шолохова

Мало того - Степь Отчаяния идеально вписывается во внутреннюю географию текста - «В Муганскую степь ли? В Персию? В Афганистан?», поскольку находится как раз на границе Ирана и Афганистана.

Подготавливая 34-ю главу к печати, Шолохов сделал в этом месте мельчайшее добавление - вставил невинную частицу «ли»:

«В Муганскую степь ли? В Персию ли? В Афганистан?»

Цель правки очевидна: еще больше отдалить «степь» от Персии. Но, определив направление редактуры, мы можем сделать и шаг назад - в дошолоховское прошлое текста. Там «Персия» входит не в вялую цепочку однородных обстоятельств места, но служит пояснением к предшествующему наименованию и отделяется от «степи» не вопросительным знаком, а запятой:

«Куда унесет его знобящий осенний ветер? В голубые предгорья Кавказа? В Степь ли Отчаяния, в Персию? В Афганистан?»

А теперь последний вопрос: откуда взялся этот отрывок? Стилистически он весьма близок роману «Тихий Дон»; генерал Корнилов является одним из персонажей романа; по ряду деталей

*Севский В. Генерал Корнилов. Ростов н/Д, Изд. Корниловского ударного полка, 1919, с. 96. **Не исключено, что самим своим появлением в романе «Дар» Корнилов обязан «Тихому Дону». В. Набоков, публично обозвавший казачью эпопею «горой избитых банальностей», вряд ли прошел мимо такой сцены:

«Корнилов, суетливо выкидывая руку, пытался поймать порхавшую над ним крохотную лиловую бабочку. Пальцы его сжимались, на лице было слегка напряженное ожидающее выражение. Бабочка, колеблемая рывками воздуха, спускаясь планировала крыльями, стремилась к открытому окну. Корнилову все же удалось поймать ее, и он облегчающе задышал, откинулся на спинку кресла» (кн. 2, ч. 4, гл. 16).

Отец Годунова-Чердынцева, как мы помним, был выдающимся русским энтомологом, специалистом по чешуекрылым, сиречь - бабочкам. мы установили, что отрывок этот - поэтический реквием вождю Добровольческой армии…

Но в «Тихом Доне» смерть Корнилова не описывается! И тогда мы обращаем внимание на странную непоследовательность опубликованного текста романа.

Автор «Тихого Дона» завороженно следит за деятельностью генерала Корнилова в Ставке (кн. 2, ч. 4, гл. 13), его поездкой на Московское совещание (гл. 14), организацией и крушением корниловского «мятежа» (гл. 16, 18), пребыванием Корнилова в Быховской тюрьме и бегством из тюрьмы (гл. 20). Затем действие перебрасывается в Новочеркасск (ч. 5, гл. 3) - в Ростов, начало «Ледяного похода», совещание штаба Добровольческой армии, где Корнилов принимает решение идти на Кубань (гл. 18) и… И все!

Евгения Листницкого, уходившего из Ростова с Добровольческой армией, мы встречаем уже в следующей - 3-й - книге, после «Ледяного похода», в Новочеркасске, с ампутированной рукой. Здесь же (гл. 5) последнее и единственное упоминание о Корнилове - Листницкий вспоминает бой под Кореновской и крики ротного: «Не ложись! Орлята, вперед! Вперед - за дело Корнилова!»

Открытый нами «Реквием Корнилову» тематически на редкость удачно заполняет какую-то часть этого зияния. Однако тематическая близость еще не все. Истинно доказательными могут стать лишь внутренние связи нашего фрагмента с «корниловскими» сюжетами «Тихого Дона». Связи эти должны быть особого свойства: если некоторая линия повествования завершается символическим текстом, то в предыдущем изложении должны содержаться ключи к раскрытию символов. Ну, что ж - вот они!

Ключ фабульный:

«Куда унесет его знобящий осенний ветер? В голубые предгорья Кавказа? В Степь ли Отчаяния, в Персию? В Афганистан?»

«Тихий Дон» (кн. 2, ч. 4, гл. 16) -

«[…] Корнилов, задумчиво и хмуро улыбаясь, стал рассказывать:

- Сегодня я видел сон. Будто я - бригадный генерал одной из стрелковых дивизий, веду наступление в Карпатах. Вмести со штабом приезжаем на какую-то ферму. Встречает нас пожилой, нарядно одетый русин. Он потчует меня молоком и, снимая войлочную белую шляпу, говорит на чистейшем немецком языке: «Кушай, генерал! Это молоко необычайно целебного свойства». Я будто бы пью и не удивляюсь тому, что русин фамильярно хлопает меня по плечу. Потом мы шли в горах, и уж как будто бы не в Карпатах, а где-то в А ф г а н и с т а н е, по какой-то козьей тропе… Да, вот именно козьей тропкой: камни и коричневый щебень сыпались из-под ног, а внизу за ущельем виднелся роскошный южный, облитый белым солнцем ландшафт…»