Грозовой сумрак

- Да.

Стало тихо-тихо. Истаял последний, пугливо прижимавшийся к углям в очаге лепесток пламени, запахло душистым горьковатым дымом. Сразу стало темнее, и слабый свет одинокой свечи, стоящей на окне, не мог разогнать сгустившейся темноты осеннего вечера, напротив, этот последний огонек лишь слепил, не давая глазам привыкнуть к окутавшему нас мраку и оттого делая его еще гуще.

- Мне следует уйти прямо сейчас?

Голос Кармайкла едва заметно дрогнул, стал глуше, маг отвернулся, пряча лицо в густой тени. Я глубоко вздохнула - и серебристый лунный луч скользнул в мозаичное окно, озаряя большую часть горницы мягким холодным светом. Протянула руку, скользнув тонкими теплыми пальцами по гладкой щеке мага.

- Не сейчас. До нового заката в моем времени.

С тихим стуком упала с лавки сумка с Рогом, когда Кармайкл резко поднялся, протягивая ко мне руки, крепко сжимая в объятиях и зарываясь лицом в мои волосы, которые я позабыла с утра заплести в косы. Шею обжег жаркий поцелуй, крепкий, отчаянный, наполненный той хмельной искренностью, тем бесповоротным отчаянием, тем блаженством единственного на всю жизнь острого до боли мига счастья, который неотступно следует за тем, что люди называют любовью. Это странное, недоступное ни ши-дани, ни фаэриэ чувство, которое заставляет людей забывать о себе, о доброте, чести и справедливости, которое вдохновляет смертных на безумные, беспощадные, а порой и самоубийственные поступки, чувство, что бросает людей в огонь их собственных пороков и недостатков и обнажает в их душах самое лучшее и искреннее. Любовь такая, какой ее видят только люди.

Я не могла понять ее, не могла прочувствовать - но это искрящееся золотом, льющееся жаркой волной ощущение, которое, кажется, можно собрать в сложенные лодочкой ладони и пить, как наполняющее силой хмельное вино, притягивает ши-дани так же верно, как магия сердца Холма. Как отвернуться от этой добровольно предлагаемой жизни, как отвергнуть сияние той искры, что люди называют душой? Невозможно и недостойно, как недостойно отвергнуть предлагаемую в дар кровь величественного волшебного существа…

Случается, что в Холмы приходят смертные, становящиеся слугами ши-дани, и все они уходят от нас, обожженные странной, недоступной для нас любовью. Уходят не только с волшебным даром, что ни отнять ни продать, но и с тоской, с незаживающей раной в сердце. И иногда возвращаются, как Там Лин, для того чтобы быть с нами вечно.

- Останови меня, Фиорэ, останови, молю тебя… - Пальцы Кармайкла скользнули по моей талии, нащупали узелок тонкого плетеного пояска. - Одного твоего слова будет достаточно - и я подчинюсь.

Жаркие, как лепестки пламени, поцелуи… Пьянящее, хмельное ощущение человеческой души, ослепительно-яркой птицей прильнувшей к моему сердцу.

С тихим стуком упал на пол украшенный медными бляшками плетеный пояс, с шелестом соскользнуло с моих плеч верхнее платье, переливающееся в зыбком лунном свете серебром, как свежевыпавший снег.

- Прошу тебя, возлюбленная моя госпожа, свет моего сердца…

Я обняла Кармайкла, целуя его в губы, перебирая пальцами встрепанные медово-рыжие пряди, испытывая жажду, столь же сильную, как когда-то давно, когда моим слугой, другом и любовником был Там Лин, рыцарь с пылающим сердцем.

Жажда жизни, жажда прикосновения души, «красная жажда». Река крови не утолит ее, магия Холма отгонит лишь на время, до тех пор, пока не обретет ши-дани утраченную при создании часть себя, пока не станет единым в двух искрах, в двух телах - или же не вберет в себя все то, что щедро предлагает пораженное любовью человеческое сердце.

- Не останавливайся, Кармайкл…

Маг тихо рассмеялся низким волнующим смехом, подхватывая меня на руки и унося сквозь шелестящую занавесь в спальню, позабыв об упавшей на пол сумке с Рогом, а я еле заметно вздрогнула, ощутив на лице прикосновение призрачной холодной руки.

За миг до того, как Кармайкл перенес меня через порог горницы, я увидела в отражении луны на оконном стекле медленно тающий силуэт волка с горящими призрачной зеленью глазами…

Тонкий пронзительный плач вызолоченной солнцем тростниковой флейты разносился над спокойными водами небольшого сапфирово-синего озера, лежащего в нескольких шагах от древа королей. Солнечный свет, проходя через кроваво-красные листья, становился нежно-розовым, словно на закате, тонкими лучиками ложился на невысокую желтоватую траву, десятками разноцветных огоньков отражался на поверхности воды - и почему-то бесследно пропадал на потемневшей от времени серебристой коре второй половины древа королей. Такие разные - эти переплетенные воедино деревья, так тесно срослись друг с другом, что невозможно отделить одно от другого. Но золотистый ствол сияет на солнце величайшей драгоценностью, собирает полученное тепло в яркие, острые листья, в то время как вторая половина вечно находится в тени, и ни один солнечный луч не может коснуться ни серой коры, ни темных, почти черных листьев.