Вернер Э.: В ДОБРЫЙ ЧАС

Намереваясь переменить повязку, так как кровь продолжала струиться из раны, старый Гартман заметил, что сын все еще держал в руке кружевной платок.

- Какую пользу может принести нам этот кружевной платок? Отдай его Марте, Ульрих, она отнесет его госпоже, - сказал он с необычайной горечью.

Ульрих посмотрел на воздушный надушенный платок, и, когда Марта хотела взять его, быстро поднял руку и прижал платок к ране; в одно мгновение тонкое кружево пропиталось кровью.

- Что же ты делаешь? - удивленно вскричал отец, сердясь. - Уж не хочешь ли заткнуть им более чем дюймовое отверстие в голове! Мне кажется, у нас достаточно платков.

- Да, правда, я не подумал об этом, - коротко произнес Ульрих. - Не трогай, Марта, он все равно испорчен!

Он быстро спрятал платок на груди под блузой.

Руки девушки, только что проворно мелькавшие, вдруг опустились, и она безучастно смотрела, как отец делал необходимую перевязку, глаза ее не отрывались от лица Ульриха. Зачем он так поторопился испортить дорогой платок?.. Может быть, ему не хотелось расставаться с ним?

Молодой рудокоп совсем не был расположен разыгрывать роль больного. Он с досадой принимал оказываемую ему помощь, и потребовался весь авторитет отца, чтобы принудить его к этому; наконец он решительно объявил, чтобы его оставили в покое.

- Оставьте этого упрямца! - сказал отец. - Ведь вы знаете, что с ним не сладишь; послушаем, что скажет доктор. Ты у меня настоящий герой, Ульрих! Устраивать триумфальную арку для встречи молодых хозяев ты не желаешь, считая это «унизительным», но, чтобы спасти их, бросаешься под лошадей, нисколько не думая о старом отце, которому ты единственная опора. Вам всем, - продолжал он, обращаясь к остальным рудокопам, - не мешает брать с него пример и в этом.

С этими словами, в которых, несмотря на притворный гнев, ясно звучали любовь к сыну и гордость им, он взял его за руку и увел с собой.

Наступил вечер. Праздник в имении Беркова кончился. Программу его добросовестно выполнили, после того как грозившая катастрофа была счастливо предотвращена. Наконец новобрачные, которым с самого полдня не давали покоя разными церемониями, остались наедине. Господин Шеффер, отправлявшийся наутро в резиденцию к старику Беркову, только что простился с ними, и даже слуга, приготовив чай, вышел из комнаты.

Горевшая на столе лампа озаряла мягким светом дорогую изящную мебель и светло-голубую штофную материю, которой были обиты стены гостиной в покоях, отведенных молодой жене и заново отделанных к ее приезду. Шелковая драпировка словно изолировала эту комнату от всего остального мира. В вазах и мраморных чашах благоухали цветы, а на столе перед угловым диваном стоял серебряный чайный сервиз, символ семейного уюта.

Новобрачные, по-видимому, еще не чувствовали всего очарования этого уюта. Молодая женщина в нарядном туалете стояла посреди устланной ковром комнаты и держала в руках букет, который Вильберг имел счастье подать ей вместо Марты. Она так увлеклась рассматриванием букета, что не обращала никакого внимания на своего супруга, который, впрочем, и не претендовал на это; как только за слугой затворилась дверь, он с выражением крайней усталости опустился в кресло.

- Эти бесконечные представления поистине убийственны! Не правда ли, Евгения? Со вчерашнего утра мы не имели ни минуты покоя. Сначала венчание, потом обед, потом в продолжение всей ночи и утра утомительная езда по железной дороге и на лошадях, едва не завершившаяся катастрофой, здесь опять прием, представление служащих, обед... папа, составляя программу празднества, кажется, совершенно забыл, что у нас есть нервы. Мои, признаюсь, совсем расстроены.

Молодая женщина, обернувшись к нему, окинула его презрительным взглядом: неужели этот человек, оставшись с ней наедине, не мог поговорить ни о чем другом, кроме своих нервов! Евгения, судя по всему, вовсе не страдала болезнью нервов; на ее прекрасном лице не было заметно ни тени усталости.

- Ты узнал, опасна ли рана молодого Гартмана? - спросила она, не отвечая на его вопрос.

Артур, казалось, был очень удивлен, что не обратили никакого внимания на его необыкновенно длинную речь, которую он вопреки своим привычкам счел необходимым произнести.

- Шеффер говорит, что она несерьезна, - равнодушно ответил он. - Он, вероятно, справлялся у доктора. Мне кажется, следует подумать о награде молодому человеку. Я поручу директору.