Вернер Э. - В ДОБРЫЙ ЧАС

Вильберг, зная, что инженер не прав, обращаясь с ним таким образом, собрался, наконец, с духом и произнес:

- Я с поручением от господина Беркова.

- Да? Ну, это другое дело! Мелания, ступай! Ты же слышишь, что мы будем заниматься делами.

Мелания повиновалась; между тем ее отец остановился у лестницы, не приглашая молодого человека в комнаты, так что тот вынужден был передать ему поручение хозяина в прихожей.

- Хорошо! - спокойно сказал инженер, - упомянутые вами чертежи будут сделаны, и я отнесу их господину Беркову. А теперь я должен кое-что сказать вам, Вильберг! Несмотря на некоторую антипатию, кажется, взаимную, я всегда отдавал вам должное...

Вильберг поклонился.

- Я считаю вас дельным человеком...

Вильберг поклонился вторично.

- Но несколько ненормальным...

Молодой человек, приготовившись поклониться в третий раз, подскочил и уставился на своего начальника, который продолжал с невозмутимым спокойствием:

- Относительно вашей страсти писать стихи. Вы, может быть, думаете, что меня это не касается? Я и сам желал бы, чтобы это было так. Вы воспевали поочередно Гартмана, госпожу и господина Беркова. Можете продолжать, если это доставляет вам удовольствие, но не вздумайте, пожалуйста, воспевать мою Меланию. Я вам запрещаю это, потому что не хочу, чтобы моему ребенку забивали голову такими пустяками. Если вам понадобится новый сюжет для ваших поэтических произведений, то возьмите меня или господина директора, - мы оба к вашим услугам.

- Нет, уж не возьму! - сказал Вильберг, похоже, обидевшись.

- Как вам угодно, но только помните, что о моей дочери не должно быть написано ни единой строчки. Если когда-нибудь мне в руки попадется произведение «К Мелании», то уж я доберусь до ваших ямбов или как там у вас называются стихи-то! Вот все, что я хотел сказать вам. Прощайте!

С этими словами бесцеремонный начальник оставил поэта, оскорбленного в своих самых лучших чувствах, и стал подниматься по лестнице.

Наверху Мелания встретила отца.

- О папа, как ты можешь быть так жесток и несправедлив к бедному Вильбергу! Он так несчастлив!

Инженер громко рассмеялся:

- Несчастлив? Он? Этот поэт-неудачник? Он пишет ужасные стихи, и чем больше стараешься его образумить, тем яростнее продолжает заниматься этим. Что же касается поцелуя руки...

- Боже мой! Папа, ты совершенно заблуждаешься относительно этого! - решительно прервала его Мелания. - Это было знаком благодарности. Он ведь любит госпожу Берков... полюбил ее с первой минуты, конечно, безнадежно, потому что она была уже замужем. Его печаль вполне понятна, тем более теперь, когда ее отъезд поверг его в совершенное отчаяние.

- Значит, он с горя и совершенного отчаяния поцеловал твою руку? Странно! А откуда же ты все это знаешь, Мелания? Ты, кажется, уж очень что-то сведуща по части сердечных дел этого пастушка.

Молодая девушка подняла голову с видом несомненного удовлетворения.

- Я его поверенная; он открыл мне свое сердце. Я хотела его утешить, но это невозможно - он слишком несчастлив.

- Премилая история! - гневно воскликнул инженер. - Итак, вы дошли уже до утешений и сердечных излияний. Я не считал Вильберга таким ловким. Тот, кто спекулирует состраданием женщины... Ну, да мы вовремя положим конец этой истории! Впредь ты не должна допускать такой неприличной откровенности, и я также запрещаю тебе раз и навсегда принимать на себя роль утешительницы. Прежде всего я позабочусь о том, чтобы впредь он не появлялся в моем доме. И на том делу конец.

Мелания, надув губки, отвернулась. Ее папаша не обнаруживал большого знания человеческого сердца, воображая, что повелительной фразой «и на том делу конец» он действительно покончил с этой историей и отделался от пугала, вдруг представшего перед ним в образе зятя, сочиняющего стихи и играющего на гитаре. Ему следовало бы знать, что теперь-то Мелания и примется при первой возможности утешать бедного, столь жестоко обиженного Вильберга и что сам Вильберг в тот же вечер напишет стихи «К Мелании». Подобные истории трудно закончить, лишь сказав «и на том делу конец».

День клонился к вечеру. Заходящее солнце проглянуло из-за туч и зажгло красным светом лес и горы, но это продолжалось недолго - солнце исчезло за горизонтом, и вместе с ним растаяли блеск и краски. Артур Берков, отворив решетчатую калитку в ограде парка, вышел из нее и остановился, невольно очарованный картиной солнечного заката. Долгим суровым взглядом следил он за исчезающим светилом. Его лицо выражало полное спокойствие, но это было не то самообладание, которым вооружается человек, победоносно стряхнувший с себя слабость и готовый начать новый путь. Когда остаешься один на погибающем корабле и видишь, как все дальше и дальше уносится лодка, нагруженная сокровищами, приближаясь к безопасному берегу, тогда как корабль неудержимо летит на скалу, о которую сейчас разобьется, - тогда еще находится мужество спокойно смотреть в лицо смерти, но не будет радости во взгляде. Когда исчезает последняя надежда, тогда появляется спокойствие, благодаря которому человек готов смело идти навстречу всякой опасности. Это-то спокойствие и отражалось теперь на лице Артура: грезы умчались, будущее требовало от него полного пробуждения.