Вернер Э. - В ДОБРЫЙ ЧАС

- Отец! - воскликнул молодой человек.

Шихтмейстер резко махнул рукой.

- Достаточно! Я ничего не знаю об этом и знать не хочу, потому что, если бы это оказалось правдой, для меня все было бы кончено. С меня довольно и этой мысли: она одна почти свела меня с ума!

Глаза Ульриха сверкнули так же грозно, как и при намеке Лоренца.

- А если я скажу тебе, что веревки оборвались сами, если я скажу тебе, что моя рука тут ни при чем...

- Не говори мне лучше ничего, - с горечью сказал старик. - Я все равно не верю тебе, так же, как не верят и другие. Ты всегда был необуздан и способен в ярости убить лучшего друга. Попробуй сказать своим товарищам: «это был просто несчастный случай»! - и ни один не поверит тебе!

- Ни один! - глухо повторил Ульрих. - И ты тоже, отец?

Шихтмейстер печально взглянул на сына.

- Можешь ли ты дать мне честное слово, что совсем не виноват в том несчастье, ничем не виноват? Что ты...

Он не договорил, потому что Ульрих не выдержал взгляда отца; его за минуту перед тем сверкавшие глаза робко опустились; он резко отвернулся и - молчал.

В наступившей тягостной тишине слышалось только тяжелое дыхание шихтмейстера. Он провел дрожащей рукой по лбу и тихо сказал срывающимся голосом:

- Твоя рука ни при чем? Была ли тут виновата чья-нибудь рука, и как вообще все это случилось, никому неизвестно; знают только, что ничего невозможно расследовать и доказать, по крайней мере, перед судом-то, слава Богу! Поразмысли хорошенько сам, Ульрих, как все это случилось там... внизу, но не ссылайся больше на своих товарищей. Ты сам отлично понял, что с тех пор они только боятся тебя. Долго ли удержишь их одним страхом?

Он вышел. Сын хотел было броситься за ним, но неожиданно остановился, ударил себя по лбу кулаком, и из груди его вырвался подавленный стон.

Прошло минут десять; дверь снова отворилась, и вошла Марта. Дяди не было в комнате, а Ульрих полулежал в кресле, закрыв руками лицо. Но это не особенно ее удивило. Мельком взглянув на него, она подошла к столу и стала складывать свою работу. При звуке ее шагов Ульрих выпрямился, потом медленно встал с кресла и приблизился к ней; обычно он мало интересовался делами и поступками девушки и еще меньше говорил с ней об этом, сегодня же он поступил совсем наоборот. Может быть, и для этого упрямого, замкнутого человека наступил момент, когда ему понадобилось слово участия, понадобилось именно теперь, когда все оставили и сторонились его.

- Ну что, вы поладили с Лоренцом? - спросил он. - Я еще не говорил с тобой об этом, Марта. Последнее время моя голова была занята совсем другим. Ты уже невеста?

- Да! - последовал короткий и не слишком приветливый ответ.

- Когда же свадьба?

- Со свадьбой торопиться нечего!

Ульрих посмотрел на девушку, которая, тяжело дыша, складывала работу дрожащими пальцами, стараясь не смотреть на него, и в глубине души почувствовал угрызения совести.

- Ты хорошо сделала, Марта, очень хорошо! - тихо сказал он. - Карл честный человек и любит тебя так, как другие, может быть, и не могли бы любить. И все-таки ты еще раз после нашего последнего разговора не дала ему решительного ответа? Когда же ты приняла его предложение?

- Сегодня ровно три недели!

- Так! Как раз на другой день после несчастья в шахте. Значит, тогда-то ты и дала ему слово?

- Да, тогда! Раньше я не в состоянии была это сделать. Только в этот день я поняла, что могу стать его женой.

- Марта...

В голосе молодого человека слышались и гнев, и страдание. Он хотел взять ее за руку. Она вздрогнула и отшатнулась от него. Рука Ульриха опустилась, и он отступил на шаг.

- И ты тоже? - сказал он глухим голосом. - Конечно, мне следовало этого ожидать.

- Ульрих! - воскликнула она полным отчаяния и боли голосом. - Боже мой! Что ты сделал с нами? Что ты сделал с собой?

Он все еще стоял перед ней. Рука, которой он опирался на стол, дрожала, но лицо выражало страшную жесткость и горечь.

- Что я сделал с собой, это уж мое дело. Что же касается вас... да ведь никто не хочет даже выслушать меня... Но я все-таки говорю вам, - в голосе его послышалась угроза: - Довольно с меня этих намеков и терзаний... я больше не могу этого выносить! Верьте, чему хотите и кому хотите... мне все равно. Что я начал, то и доведу до конца назло вам всем, и если действительно исчезло доверие ко мне, я все равно сумею заставить подчиниться.

Он ушел. Марта даже не пыталась его удержать, да это было бы напрасно. Он в ярости так сильно хлопнул дверью, что весь домишко задрожал.