Вернер Э. - В ДОБРЫЙ ЧАС

- Простите, фрейлейн Мелания. Я не видел вас. Я так задумался, что ни на что не обращал внимания.

Мелания была дочерью главного инженера, куда Вильберг иногда приходил, но так как мысли молодой человека всегда парили где-то в облаках, то он мало обращал внимания на молоденькую шестнадцатилетнюю девушку, причем очень стройную, грациозную, с миловидным личиком и плутовскими глазками. Она, в свою очередь, тоже до сих пор не интересовалась белокурым молодым человеком, который казался ей довольно скучным. Теперь Вильберг счел необходимым загладить свою невольную невежливость несколькими любезными словами:

- Вы, вероятно, возвращаетесь с прогулки, фрейлейн Мелания? Далеко ли вы ходили?

- Нет, совсем недалеко. Папа запретил мне дальние прогулки и вообще бывает очень недоволен, если выхожу теперь одна. Скажите, господин Вильберг, неужели эта история с рудокопами так опасна?

- Опасна? Что вы под этим подразумеваете? - дипломатично спросил Вильберг.

- Я, право, не знаю, но папа бывает иногда так суров, что мне делается страшно; он даже поговаривал о том, чтобы отправить меня и маму в город.

Молодой человек состроил печальную мину.

- Тяжелые времена, фрейлейн Мелания, очень тяжелые! Я не могу осуждать вашего отца за то, что о хочет, чтобы его близкие были в безопасном месте, в т время, как мы, мужчины, все до единого должны оставаться здесь и бороться.

- Все до единого? - с ужасом вскричала молодая девушка. - Боже мой! Мой бедный папа!

- Да ведь это я только так фигурально выразился! - успокаивал ее Вильберг. - О его личной опасности тут не может быть и речи, и если бы дело действительно дошло до борьбы, то, принимая во внимание годы вашего батюшки и его положение как супруга и отца, его, безусловно, избавили бы от этого. Тогда пошли бы мы, молодежь!

- И вы? - спросила Мелания, с недоверием глядя на него.

- Конечно, фрейлейн Мелания, я впереди всех!

Чтобы придать больше веса этому торжественному заверению, Вильберг даже прижал руку к груди, но вдруг отскочил назад и в мгновение очутился на другой стороне дороги, куда так же быстро последовала за ним и Мелания. Они внезапно увидели рядом исполинскую фигуру Гартмана, который только что перешел мост и остановился сзади них; презрительная улыбка скользнула по его лицу, когда он заметил явный испуг молодых людей.

- Вам, господин Вильберг, не стоит так бояться меня! - сказал он спокойно. - Вам я ничего дурного не сделаю.

Вильберг, казалось, почувствовал всю комичность своего прыжка и сообразил, что в качестве спутника и защитника молодой девушки ему следовало вести себя иначе. Собрав все свое мужество, он загородил собой не менее испуганную Меланию и возразил решительным тоном:

- Я вовсе и не думаю, Гартман, что вы можете напасть на большой дороге.

- Другие служащие, очевидно, боятся этого, - насмешливо сказал Ульрих. - Они бегут, как только завидят меня, точно я разбойник с большой дороги. Только господин Берков не бежит, - в голосе Гартмана слышался гнев, как будто он не мог спокойно произнести ненавистного ему имени: - он один смело идет мне навстречу, хоть бы толпа рудокопов стояла за мной.

- Господин Берков и его супруга единственные из всех жителей колонии не подозревают... - начал неосторожно Вильберг.

- Чего не подозревают? - перебил его Ульрих, медленно устремляя на него угрожающий взгляд.

То ли Вильберг не выдержал беспощадной насмешки, то ли решил показать себя героем перед Меланией, только на него вдруг напала храбрость - причем у трусливых людей это часто доходит до крайности, - и он быстро возразил:

- Мы бегаем от вас, Гартман, не потому, что вы подстрекаете рабочих и исключаете всякое соглашение с ними, совсем не потому. Мы избегаем встречи с вами потому, - тут он понизил голос, и Мелания ничего не поняла, - что веревки-то ведь были оборваны, когда вы спускались с господином Берковым в шахту! Вот почему, если вам угодно знать, все в таком ужасе бегут от вас!

Слова эти были слишком необдуманны и смелы, особенно для такого человека, как Вильберг, и он совершенно не подозревал, какое они произведут действие. Ульрих вздрогнул, из уст его вырвался приглушенный стон, и он побледнел, как мертвец. Сжатая в кулак рука опустилась, и он судорожно ухватился ею за перила моста. Он стоял перед ними, тяжело дыша и крепко стиснув зубы, стремясь, казалось, испепелить молодых людей взглядом.

Это было жестокое испытание их на мужество. Кто из них побежал первый, увлекая за собой другого, они и сами не знали, но только оба неслись изо всех сил и замедлили шаги только тогда, когда убедились, что их не преследуют.