Вернер Э. - В ДОБРЫЙ ЧАС

- К чему? - возразил молодой человек и с усталым видом подпер голову рукой. - Все кончилось благополучно, и, кроме того, нас замучили изъявлениями сочувствия, расспросами, толками и поздравлениями. Я не нахожу жизнь такой драгоценной, чтобы поднимать шум по случаю ее спасения.

- Вот как? - протянул отец, пристально глядя на него. - Ведь ты только накануне обвенчался!

Артур ничего не ответил, только пожал плечами. Отец еще внимательнее посмотрел на него.

- Раз уже мы коснулись данной темы, скажи, пожалуйста, что произошло между тобой и женой? - быстро спросил он.

- Между мной и женой? - повторил Артур, будто стараясь сообразить, о ком, собственно, идет речь.

- Да, между вами. Я думал, что у вас медовый месяц, и вдруг вижу такие отношения, о которых не мог даже и вообразить в резиденции. Ты ездишь верхом один, она катается без тебя, вы не бываете друг у друга в комнатах и намеренно избегаете встречи, а если вам приходится встречаться, вы не перекинетесь и парой слов. Что все это значит?

Молодой человек поднялся с дивана и стоял перед отцом все с тем же сонным видом.

- Ты обнаруживаешь такую осведомленность, какая никоим образом не могла явиться следствием нашего вчерашнего получасового свидания. Ты, вероятно, расспрашивал слуг?

- Артур!

Берков хотел рассердиться, но привычная снисходительность к сыну заставила его простить ему и эту грубость.

- Здесь, кажется, еще не привыкли к светскому образу жизни, - продолжал беспечно Артур. - А мы в этом отношении вполне светские люди. Ведь ты так любишь все аристократическое, папа!

- Оставь шутки, - нетерпеливо сказал Берков. - Неужели с твоего согласия твоя супруга так игнорирует тебя, что об этом идет разговор по всей колонии?

- Во всяком случае, я даю ей полную свободу делать то же, что делаю сам.

Берков с гневом вскочил со стула.

- Это уж слишком! - воскликнул он. - Артур, ты...

- Не таков, как ты, папа! - холодно прервал его сын. - Я по крайней мере не вынуждал девушку согласиться на брак, держа в руках векселя ее отца.

Краска исчезла с лица Беркова, и он невольно отступил на шаг, спросив неуверенно:

- Что... что это значит?

Артур выпрямился во весь рост, и глаза его, устремленные на отца, несколько оживились.

- Барон Виндег был разорен - это известно всему свету. Кто его разорил?

- Откуда я знаю? - усмехнулся Берков. - Его расточительность, желание изображать большого аристократа, будучи кругом в долгах! Он погиб бы и без меня!

- В самом деле? Так ты не преследовал никакой цели? Барону не было поставлено условие: либо отдать дочь, либо приготовиться к самому худшему? Он добровольно согласился на наш союз?

Берков натянуто засмеялся.

- Конечно! Кто же тебе сказал, что это было иначе?

Но, несмотря на уверенный тон, он робко опустил глаза. Вероятно, никогда в жизни этот человек не отводил глаз, когда его обвиняли во лжи, а теперь сделал это перед сыном. По усталому лицу молодого человека пробежала горестная тень: если до сих пор он еще сомневался, то теперь сомнения развеялись - он знал достаточно.

После минутной паузы Артур снова заговорил:

- Ты знаешь, что я никогда не испытывал желания жениться и согласился на это только вследствие твоих неотступных просьб. Я был равнодушен к Евгении Виндег так же, как и ко всем другим девушкам, я не знал ее совсем, но она была не первая, добровольно пожертвовавшая своим знатным именем ради богатства - так по крайней мере расценивал я согласие ее и ее отца. Ты не счел нужным сообщить мне о том, что произошло перед сватовством и после него, я должен был из уст самой Евгении узнать о постыдном торге, предметом которого мы были. Оставим все это в покое, дело кончено, и вернуть ничего нельзя, но ты поймешь теперь, что я стараюсь не подвергаться новым унижениям. Я не желаю еще раз выслушивать от жены то, что пришлось выслушать мне в тот вечер, когда она с презрением говорила обо мне и моем отце, а я должен был молчать.

Берков, стоявший до сих пор молча и отвернувшись, при последних словах сына вдруг обернулся к нему и окинул его удивленным взглядом.

- Я не думал, чтобы тебя могло что-нибудь так раздражать, - медленно произнес он.

- Раздражать? Меня? Ты ошибаешься. Мы не дошли до этого. Моя супруга изволила с самого начала стать на недосягаемый пьедестал своих высоких добродетелей и аристократического высокомерия, так что мне, находящемуся в этом отношении гораздо ниже ее, оставалось только издали удивляться ей. Советую и тебе поступить так же, если вообще тебе удастся добиться счастья иногда лицезреть ее...