Сурен Цормудян

– Ежов? – старшина взглянул на комиссара.

– Ежов. – Комиссар кивнул.

– Согласен, – вздохнул Старшина, – Но кем мы его заменим?

– Незаменимых людей не бывает.

– Да? – Старшина усмехнулся, – Тогда почему ты не хочешь заменить меня?

– Люблю тень. И у меня нет той харизмы. Ты – знамя народа. Ты их идол. Ты их символ побед и выживания. И мы уже говорили на эту тему. Все мысли о твоем уходе преждевременны, если принадлежат тебе. И преступны, если принадлежат любому другому.

– Это было несколько лет назад.

– Тем не менее, время еще не пришло. Далеко не пришло. И постарайся, чтоб таким, каким я вижу тебя сейчас, никто тебя и никогда не видел.

Брови старшины опустились. Он сурово посмотрел на комиссара и медленно придвинул ближе к нему сверток ткани для солдатских портянок, где был замотан предохранитель и флакон с эфиром.

– Вы свободны. Товарищ комиссар-наблюдатель. – Сказал он совершенно другим голосом.

Комиссар резко встал, взял сверток и вышел из кабинета.

– Знамя… Идол… Символ… – тихо прошептал Старшина, – А ведь когда все начиналось, я просто пытался быть человеком. И им и остаться до конца жизни…

* * *Николай пытался сосредоточиться. Он взывал к своим приобретенным способностям, но вера в них угасала. Он не слышал ничего. Ничего не чувствовал. Он чувствовал, что выход из этих помещений охраняют гвардейцы. Но чувствовал это, потому что знал об этом. А вот чего-то большего он уловить не мог. А казалось, достаточно лишь слегка сосредоточиться и он телепатически услышит, о чем говорят Старшина и комиссар. Но что-то смущало его. Перед его разумом проплыл образ их разговора. Фразы этого разговора. Но внутренний голос твердил, что все это разыгравшееся воображение и ничего больше. Внутренний голос твердил, что все эти способности, пустые мечты и выдавание желаемого за действительное. Может он не мог сосредоточиться от злости? Или его сбивал приятный терпкий вкус местного чая, неизвестного ему рецепта? Или плакаты в зале столовой банно-прачечного комбината? Эти плакаты отличались от черно-белых, нарисованных углем или тушью агиток с солдатами и Старшиной. Тут они были цветные. Молодые румяные женщины с розовощекими детьми. «Дети – это будущее. Новая жизнь, звено в цепи бессмертия. Роди ребенка!». «Святость семьи – основа выживания и возрождения!». И все в таком духе. Видимо основным контингентом на комбинате были женщины, и эта агитация была рассчитана на них. Да нет. Все-таки его с толку сбивали не эти плакаты. Что-то другое… Он вдруг уставился на красивую женщину Лену. Когда он увидел ее в первый раз, она упомянула его товарищей. И акцентировала тогда внимание на Илье. Он в тот раз не придал этому значения. Но вот она сидит с ними за одним столом. И сидит рядом с Людоедом. Она смотрит на него и у нее, на белом лице румянец. Настоящий, а не нарисованный… Она смотрит на него и улыбается. О чем-то тихо говорит с ним. И Крест улыбается… Старик… Слепой старик… Васнецов вдруг увидел каким-то другим зрением ползущего по выложенному кафелем полу, слепого старика. Сейчас он схватит Илью за ногу и начнет бормотать про Ахиллесову пяту. Женщина!

– Крест! – воскликнул Николай вскочив. Все уставились на него с недоумением.

И Илья не исключение.

– Чего? – спросил он.

– На пару слов можно тебя?

Они вышли в помещение, где стоял стиральный аппарат.

– Ты чего хотел, Коля? – произнес Людоед, прикрыв дверь.

– Илья, гони эту бабу! Гони ее прочь! О чем вы там воркуете? Гони к дьяволу!

Крест нахмурился.

– Тебя по голове били на допросе? – сказал он с издевкой.

– Не пори чепуху! Гони ее! Вспомни того старика в метро! В Екатеринбурге! Вспомни! Только женщина может тебя погубить! Это она! ОНА!

Людоед какое-то время смотрел в глаза Николаю, затем вдруг подобрел и тихо засмеялся.

– Коля, дружище, успокойся. Никто меня не погубит. Я бессмертен, как и все мировое зло.

– Да не паясничай ты! Послушай меня!

– Нет, блаженный, это ты меня послушай. Я никаких отношений ни с кем завязывать не собираюсь. А Лена просто умный, эрудированный и хороший собеседник. Она просто хороший человек.

– Что… Да ты… Ты поплыл, Илья. Ты же поплыл! Ты хоть понимаешь, что ты говоришь?! Это не Людоед! Это не Ахиллес! Это не тот великий морлок! Ты что за овцой стал?!…

Николай вдруг вскрикнул от боли. Людоед схватил его за ухо.

– Тебе показать великого морлока и Людоеда? Будь уверен, мало тебе не покажется! – он оттолкнул от себя Васнецова.