Константин Романенко

То, что в январе 1938 года они станут фигурантами на процессе по делу об «антисоветском правотроцкистском центре», стало своеобразным возмездием за совершенные ими преступления. Но хотя к осени агрессивно-воинственная когорта партийных функционеров поредела, она еще не утратила своих позиций. 29 октября должность наркома земледелия занял сторонник самых жестких мер по отношению к крестьянству латыш Р. Эйхе. Правда, ненадолго.

Конечно, не Сталин выводил всех этих бывших «старых большевиков», происходящих в основной своей массе из некоренных национальностей страны, на судебные подмостки. Эти люди с невысоким образованием, но обостренными амбициями продолжали мыслить категориями Гражданской войны. Не щадя никого, они продолжали расправляться «с маленькими людьми». В своей радикальной философии они отстали от времени и сами уже «стали в сущности ненужными и даже вредными ». В последнем слове на процессе Исаак Зелинский заявит: «Мои преступления перед партией, перед страной, перед революционным народом велики. Именно поэтому я не вижу никаких оснований искать обстоятельства, смягчающие мое преступление и вину».

Конечно, Сталин не был в стороне от проходивших арестов. Но мог ли он не доверять информации, поступавшей из НКВД? Она проходила через множество рук, и для сомнений в ней у него не было оснований. Однако, руководствуясь собственной логикой, нередко он противился чекистской логике.

Особенно неохотно он соглашался на аресты людей, которые представляли ценность для государства. Когда НКВД представил ему материалы, обвиняющие работника оборонной промышленности И.Т. Тевосяна в том, что он был «завербован в Германии», Сталин возразил. Пригласив Молотова, Микояна и Ежова, он вынес решение: «Не надо арестовывать Тевосяна, он очень хороший работник».

Но поступившую информацию нельзя было оставить без внимания. И, по словам Микояна, он предложил членам Политбюро поговорить с Тевосяном от имени ЦК: «Скажите, что ЦК известно, что он завербован... как немецкий агент. Все понимают, что человек против воли попадает в капкан, а потом за это цепляются, человека втягивают, хотя он не хочет. Если он честно и откровенно признается и даст слово, что будет работать по совести, ЦК простит ему, ничего не будет делать, не будет наказывать».

Но хотя очная ставка и разговор Молотова, Микояна и Ежова с шокированным обвинениями Тевосяном не дали убедительных доказательств его невиновности, Сталин не согласился на его арест. Для руководства огромной страной ему нужны были помощники, их не хватало в ближайшем окружении. И даже допуская определенную обоснованность обвинений, он не желал терять инициативных и работоспособных людей. В октябре 1937 года 36-летний Иван Тевдарович был назначен на должность 1-го заместителя наркома оборонной промышленности, а впоследствии назначался наркомом судостроительной промышленности, наркомом черной металлургии, министром металлургической промышленности СССР.

Конечно, ситуация тех лет была далеко не проста. Ее нельзя загонять в рамки наивных мифов, как нельзя стричь под одну гребенку всех попавших под обвинение в преступной деятельности. Не Сталин осуществлял практику правосудия, но когда в поле его зрения попадали личности, казавшиеся ему полезными для государства, он решительно вставал на их сторону. Таких примеров множество.

Наркома оборонной промышленности с 1939 года, Бориса Ванникова арестовали 6 июня 1941 года. Через два дня, с формулировкой «не справился с работой» его освободили от должности. Однако уже вскоре после начала войны в камеру арестованному было передано указание Сталина: «письменно изложить свои соображения относительно мер по развитию производства вооружения в условиях начавшихся военных действий».

В Кремль арестованного привезли прямо из тюрьмы. В кабинете находились Молотов и Маленков. Сталин встретил его словами: «Ванников, хватит сидеть, война идет!». В его руках была записка, над которой несколько дней работал Ванников, и многие места в ней были подчеркнуты красным карандашом.

– Ваша записка – прекрасный документ для работы наркомата вооружения, и мы передадим ее для руководства наркому вооружения, – сказал Сталин. В ходе дальнейшей беседы он заметил:

– Вы во многом были правы. Мы ошиблись... А подлецы вас оклеветали.

На соображения Ванникова, что после пребывания в тюрьме ему не будут доверять, Сталин отреагировал репликой: «Подумаешь, я тоже сидел». А когда Ванников указал, что Сталин сидел в царское время, а он – в советское, и поэтому его авторитет безнадежно упал, вождь заявил: