Константин Романенко

«Тов. Киров, а тебе мы, оппозиционеры, заявляем: перестань барствовать, мы знаем, где ты живешь. И если поедешь в автомобиле, то мы, оппозиционеры, в одно прекрасное время будем ловить таких паразитов, как ты, тов. Киров... и мы вас всех, паразитов, постараемся уничтожить». Так приняли его противники. Однако открытый и жизнерадостный, признанный трибун, он пользовался любовью и уважением у ленинградских рабочих.

Киров не был лукавым царедворцем. Со Сталиным его связывали как политические убеждения, так и личная дружба; более того, их симпатии были взаимными. Приезжая в Москву, Киров неизменно останавливался у Сталина. Во время проведения XVII съезда он даже «спал на сталинской кровати, а хозяин довольствовался диваном». Член Политбюро Каганович вспоминал: «Сталин относился к Кирову лучше, чем к любому из нас...»

Работник управления охраны вождя Н.С. Власик тоже отмечает: «Больше всех Сталин любил и уважал Кирова. Любил его какой-то трогательной, нежной любовью. Приезды т. Кирова в Москву и на юг были для Сталина настоящим праздником... В Москве он останавливался на квартире у т. Сталина, и И[осиф] В[иссарионович] буквально не расставался с ним».

Вернувшись из очередного отпуска в конце ноября 1934 года, Сталин сразу позвонил Кирову. М. Сванидзе записала в дневнике, что в этот день «после обеда у И[осифа] было очень благодушное настроение. Он подошел к междугородной вертушке и вызвал Кирова, стал шутить по поводу отмены карточек и повышения цен на хлеб. Советовал Кирову немедленно выехать в Москву, чтобы защитить интересы Ленинградской области... И[осиф] любит Кирова, и, очевидно, ему хотелось после приезда из Сочи повидаться с ним, попариться в русской бане и побалагурить между делами, а повышение цен на хлеб было предлогом...»

Конечно, Сталин вызывал соратника не для того, чтобы «попариться вместе с ним в бане». Последняя их встреча началась 28 ноября в 15 часов и продолжалась более двух с лишним часов. Сталин предложил Кирову перебраться в Москву: как члену Политбюро, ему предстояло стать наиболее приближенным сподвижником вождя. Вечер следующего дня они вместе провели на спектакле Художественного театра, а затем Сталин сам проводил возвращавшегося в Ленинград Кирова на вокзал.

Когда делаются попытки противопоставить фигуру Кирова как «конкурента» Сталину, то изначально лукаво опускают закономерный вопрос: а отвечало ли это устремлениям самого ленинградского секретаря? Готов ли он был сам к подобной роли?

Молотов рассказывал: «В конце XVII съезда мы сидели в своей компании, в комнате президиума, и Сталин говорит Кирову: «Теперь тебе пора переходить на работу в Москву».

Я поддержал Сталина... но Киров так на меня набросился: «Да что ты говоришь! Да я здесь не гожусь, да я в Ленинграде не хуже тебя могу, а здесь, что я смогу?»... Ругался последними словами...

Киров был больше агитатор. Как организатор он слаб. Да нет, он на первого не претендовал ни в какой мере. Он мог работать, но не на первых ролях. Первым его бы не признали... особенно ответработники... Сталин его любил... он был самым любимым у Сталина».

Действительно, яркий трибун с открытой улыбкой, Киров не рвался на первые роли, тем более он не стремился взвалить на себя такой груз, как руководство всей партией. Но, чувствуя превосходство Сталина, Киров полностью солидаризировался с ним. Впрочем, он никогда не скрывал этого. Выступая на XVII съезде, он так охарактеризовал вождя:

«Трудно представить себе фигуру гиганта, каким является Сталин. За последние годы, с того времени, когда мы работаем без Ленина, мы не знаем ни одного поворота в нашей работе, ни одного сколько-нибудь крупного начинания, лозунга, направления в нашей политике, автором которого был бы не товарищ Сталин, а кто-нибудь другой.

Вся основная работа – это должна знать партия – проходит по указаниям Сталина, по инициативе и под руководством товарища Сталина.

Самые большие вопросы международной политики решаются по его указанию, и не только большие вопросы, но и, казалось бы, третьестепенные и даже десятистепенные вопросы интересуют его, если они касаются рабочих, крестьян и всех трудящихся нашей страны».

Все присутствовавшие долго и бурно аплодировали. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, строя террористические планы уничтожения руководителей государства, заговорщики поставили в один ряд Сталина, Ворошилова и Кирова. Эта патологически лелеемая, обостренная ненависть обрела час своего торжества в первый день зимы 1934 года.