Владимир Чачин - Король с Арбата

Это Лариска. Она стоит под ручку с опричником Гогой и поправляет свои красивые волосы. И тут я вдруг вспомнил:

- Лариска, подожди. У меня же для тебя кое-что есть.

- Что?

- Славик,- подзываю я.- Пулей в наш класс. Там в моей парте сверточек. Скорее сюда.

По сцене мечется опричник Лева. Ко всем пристает:

- Кто знает, при Иване Грозном очки носили?

На длинный стол, покрытый красной скатертью, девчата устанавливают бутылки с ситро и жареные пирожки. Нас, артистов, то и дело вежливо отжимают от стола.

Меня трогает Славик, молча протягивает сверток. Я скорее к Лариске.

- Снимай свой кокошник,- тороплюсь я,- на вот, прицепляй.

Она развертывает бумагу, потом марлю и в полутемном углу сцены засветилась, вспыхнула невесомая Нонкина коса.

- Ой!-вырвалось у Лариски.- Это мне? Да?

- Цепляй уж,- говорю я.

Гога приподнял косу кончиками пальцев, морщится:

- Она чистая?

От обиды у меня прямо в глазах темно.

- Ребята, все по местам, даем занавес,- суетится Пелагея Васильевна.

Все идет хорошо. Я стою за кулисами и смотрю, как пируют опричники. Почему-то я им сейчас не завидую. Не хочется ни ситро, ни пирожков.

Женька стучит посохом (лыжной палкой) в пол. Получается все, как у Лермонтова:

А потом Женька насупился, закричал грозно:

В зале тишина, мне видно, как тетя Агаша испуганно покосилась на выход.

В общем, все идет как надо. Все по Лермонтову, Потом кто то выталкивает меня на сцену. Я зажмурился. (вскрыл глаза, и кажется, весь зал дышит на меня.

кричу я на Лидочку.

- Тише,- подсказывает суфлер,- подойди, дубина, поближе.

- Тише!-ору я.- Подойди, дубина, поближе.

Лидочка подходит ближе.

- Алешка,- шепчет она,- не дури.

к меняется Лидочка.

Потом опять все пошло хорошо. Я уже различаю декорации, Лидочку, Пелагею Васильевну. Она стоит за кулисами напротив и спокойно нам кивает.

На сцену вбегает растрепанная Лариска. Все, как у поэта:

Я на нее закричал так, как требует моя роль. Она в ноги повалилася. Поднял с колеи, ешаю, глажу по голове, по спине. И почему-то сам разволновался больше, чем она.

В зале аплодисменты. У ней па лице слезы. Голову мне на грудь и всхлипывает. Я испугался и прямо задрожал. Не знаю, что уж теперь делать. Ревет моя Алена Дмитриевна, И капают у ней настоящие слезы. Я опять ее глажу, разные слова шепчу и даже поцеловал в ухо. А она прямо захлебывается и даже заикается:

Повисла на мне, рук не расцепляет и ревет по-настоящему.

"Вот так штука,-думаю,-что же теперь делать?» А зал ну прямо разрывается от аплодисментов. Начал снова гладить, лизнул другое ухо. Приятно, просто жуть берет.

- Алешка, не увлекайся,-шепчет старая Еремеевна.

Дали занавес. Антракт.

В нашей уборной покуривают старшеклассники. У двери выставлены «сигнальщики». Верзила с прыщами на лице, тот самый, что хотел прогнать Славика с комсомольского собрания, меня поучает:

- Ты бы ее обнял крепче и прямо в губы, прямо в губы. А? - наклоняется он и противно смеется мне в лицо.

- Дурак ты,- говорю я.

В уборной стало очень тихо.

- Что ты сказал, тюбик?

- Дурак ты.

Он описывает полукруги около меня и все время переспрашивает, что я сказал. Мне некогда. Я занят: никак не застегивается нижняя пуговица кафтана. Ну и шили же при Иване Грозном!

- Помоги застегнуть,- прошу я.

- Что ты еще сказал?

- Да вот эта пуговица не застегивается. Кругом хохот.

А тут влетает красный Славик.

- Алеша, сейчас начнется, скорей!

Начинается последнее действие песни про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова.