Чарльз Маккей Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы

Это не единственный разбойник-герой, о нраве и деяниях которого германский народ отзывается с восхищением. Главарем большой банды, орудовавшей в 1824–1826 годах на территории Рейнской области, Швейцарии, Эльзаса и Лотарингии, был Мауш Надель. Он, как и Джек Шеппард, внушил к себе любовь народа, совершив в высшей степени рискованный побег из тюрьмы. Отбывая заключение на третьем этаже Бременской тюрьмы, он, закованный в кандалы, ухитрился выбраться наружу, обманув бдительность охраны, спуститься вниз и переплыть Везер. Примерно на полпути к берегу его заметил охранник, который выстрелил в него и ранил в икру; но отважный разбойник сумел, превозмогая боль, добраться до берега и скрылся из виду, прежде чем охранники спустили на воду лодки. В 1826 году его снова поймали, судили в Майнце и приговорили к смерти. Он был высоким, крепким, красивым мужчиной, и его участь, позорная, как и его деяния, вызвала волну сострадания во всей Германии. Особенно безутешны в своем сожалении о том, что ничто не может спасти столь симпатичного героя со столь романтическим прошлым от топора палача, были женщины.

М-р Чарльз Макфарлейн, рассказывая об итальянских banditti, отмечает, что распространению преступлений такого рода нередко способствуют злоупотребления католической церкви с ее тайной исповеди и отпущениями грехов. Однако он, не кривя душой, добавляет, что священники и монахи не совершают и половины тех злодеяний, в которых наряду с ними повинны авторы баллад и рассказов. Упомяни он еще и драматургов, перечень был бы полным. Ведь не секрет, что любой театр, финансовое процветание которого возможно лишь за счет потакания вкусам простого люда, то и дело обращается к жизнеописаниям разбойников и бандитов, делая их главными героями своих постановок. Эти театральные грабители с их живописными одеждами, фривольными притонами, веселыми, дерзкими и бесшабашными манерами оказывают поразительное влияние на людское воображение и, какие бы аргументы в защиту подобных зрелищ ни приводили их сторонники, весьма пагубным образом воздействуют на общественную нравственность. В воспоминаниях герцога Гиза635 о Неаполитанской революции 1647–1648 годов говорится, что воспроизводимые на сцене манеры, одежда и образ жизни неаполитанских banditti вызывали у публики такое восхищение, что власти сочли абсолютно необходимым запретить показ спектаклей, в которых те фигурировали, и даже ношение их костюмов на маскарадах. Banditti того времени были столь многочисленны, что герцогу не составило труда набрать из них войско, с которым он предпринимал попытки завладеть неаполитанским троном. Он описывает их так636: «Их было три тысячи пятьсот человек, из коих самому старшему было немногим меньше сорока пяти, а самому младшему — чуть больше двадцати лет. Все они были рослые и крепкого сложения, с длинными черными волосами, по большей части вьющимися, в верхнем платье из черной испанской кожи с бархатными рукавами, расшитыми золотом, с двумя пистолями — по одному на каждом боку — и абордажной саблей на ремне, надлежащим образом инкрустированной, шириной в три пальца и длиной в два фута; на поясе — ягдташ для соколиной охоты, а на шее — пороховница на широкой шелковой ленте. Одни были вооружены кремневыми ружьями, а другие — бландербасами637; каждый носил добротную обувь и шелковые чулки, и у всех были радовавшие глаз шляпы разных цветов, вышитые золотом или серебром».

Еще один пример восхищения, вызываемого разбойниками на театральных подмостках, — поставленная в нашей стране «Опера нищих». Нижеследующий отзыв о выдающемся успехе премьеры данного спектакля приведен в примечаниях к «Дункиаде» и процитирован Джонсоном в его «Биографиях поэтов»: «Эту пьесу принимали с небывалым восторгом. Помимо того, что она игралась в Лондоне шестьдесят три дня без перерыва и вновь прошла с аншлагом в следующем сезоне, она была поставлена во всех крупных городах Англии, во многих местах игралась по тридцать или сорок раз, а в Бате, Бристоле и ряде других городов — пятьдесят раз. Ее триумфальное шествие продолжили постановки в Уэльсе, Шотландии и Ирландии, где она игралась двадцать четыре дня подряд. Дамы носили в веерах тексты любимых песен из нее, в домах вешали щиты для объявлений с ее афишами. Она принесла славу не только автору. Прежде безвестная актриса, игравшая Полли638, неожиданно стала всеобщей любимицей; гравюры с ее портретами пользовались большим спросом; была написана ее биография, вышли в свет сборники адресованных ей писем и стихов в ее честь и даже брошюры с ее изречениями и остротами. Мало того, пьеса на время вытеснила из Англии итальянскую оперу, которая до этого безраздельно господствовала на ее подмостках в течение десяти лет». Доктор Джонсон в жизнеописании автора сообщает, что Херринг, впоследствии архиепископ Кентерберийский, осуждал оперу, видя в ней поощрение пороков и даже преступлений, делающее из разбойника героя и оставляющее его в итоге безнаказанным, и добавляет, что говорили даже, что после ее показа шаек грабителей явно стало больше. Доктор подвергает данное утверждение сомнению, аргументируя свою позицию тем, что разбойники и взломщики редко ходят в театр и что едва ли можно грабить, чувствуя себя в безопасности, свидетельством чему, по его мнению, служит осужденный на смерть Макхит — один из героев пьесы. Но не будь Джонсон столь безапелляционен, он, вероятно, очень легко обнаружил бы, что разбойники и взломщики посещают театр не реже остальных и что потешная демонстрация удачливых злодеев со всей определенностью дает примеры для подражания молодым и порочным. Кроме того, нелишне прислушаться к мнению пользующегося немалым авторитетом сэра Джона Филдинга, главного судьи суда на Боу-стрит, который категорически утверждал (подкрепляя свое утверждение протоколами заседаний своего ведомства), что в период, когда означенная опера была столь популярна, число разбойников значительно возросло.