Чарльз Маккей Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы

Quel lion, quel tigre égale en cruauté,

Une injuste fureur qu’arme la piété?556

Процесс над злосчастным Урбеном Грандье — священником из Лудена, якобы заколдовавшим обитательниц монастыря сестер-урсулинок этого городка, — был, как и в случае с Марешаль д’Анкр, возбужден по обвинению, к которому прибегнули, дабы погубить противника самым доступным законным путем. Это громкое дело, которое несколько месяцев держало в напряжении Францию и истинная подоплека которого была известна даже в то время, заслуживает в контексте нашего повествования лишь беглого упоминания. Его породила не патологическая боязнь колдовства, столь распространенная в ту пору, а злобные интриганы, поклявшиеся сжить врага со свету. В 1634 году опровергнуть подобное обвинение было невозможно; обвиняемый не мог, если перефразировать Бодена, «сделать яснее ясного преступный умысел обвинителей», и отрицание им своей вины, сколь угодно вразумительное, честное и откровенное, было не в состоянии перевесить свидетельства безумных женщин, считавших себя заколдованными. Чем нелепее и противоречивее были их показания, тем весомее казался тот аргумент его оппонентов, что монашки одержимы бесами. Он был сожжен заживо и умер в страшных муках557.

Редкостный случай повального страха перед ведовством произошел в 1639 году в Лилле. Набожная, но не совсем психически нормальная дама Антуанетт Буриньон открыла в этом городе школу для девочек. Однажды, войдя в классную комнату, она вообразила, что видит большое количество черных ангелочков, витающих над головами детей. Не на шутку встревоженная, она рассказала об этом ученицам и велела им остерегаться дьявола, чьи бесы парят над ними. Глупая женщина повторяла эту историю изо дня в день, и Сатана с его слугами стали единственной темой для разговоров не только между девочками, но и между ними и учителями. Вскоре одна из учениц сбежала из школы. Когда ее вернули обратно и допросили, она сказала, что не убегала, а была унесена дьяволом и что она — ведьма с тех пор, как ей исполнилось семь лет. Услышав это заявление, некоторые другие школьницы стали корчиться в судорогах, а придя в себя, признались, что они тоже ведьмы. В конце концов все они, в количестве пятидесяти, запудрили друг дружке мозги до такой степени, что сделали коллективное признание в ведовстве и поведали, что посещают домданиели, или сборища демонов, летают по воздуху на помельях, лакомятся плотью младенцев и могут проползать через замочные скважины.

Жителей Лилля эти разоблачения поразили. Духовенство поспешило начать расследование; многие священники, надо отдать им должное, открыто заявили, что все это дело не стоит выеденного яйца, — многие, но не большинство, которое энергично настаивало на том, что признания детей имеют законную силу и что нужно сжечь их всех как ведьм в назидание другим. Несчастные родители со слезами на глазах умоляли следователей-капуцинов сохранить жизнь их юным чадам и настойчиво утверждали, что те — не ведьмы, а жертвы ведовства. Это мнение в конечном счете и одержало верх. Антуанетт Буриньон, вбившая детям в головы абсурдные и опасные мысли, была обвинена в ведовстве и допрошена следственной комиссией. Обстоятельства дела представлялись настолько неблагоприятными для нее, что она решила не дожидаться повторного допроса. Изменив, насколько это было в ее силах, внешность, Буриньон поспешно убралась из Лилля, избежав преследования. Останься она в городе еще на четыре часа, ее сожгли бы по приговору суда как ведьму и еретичку. Остается надеяться, что она, независимо от дальнейшего местопребывания, осознала всю опасность вторжения в неокрепшие детские души и что ей больше никогда не доверяли работу с детьми.

Герцог Брауншвейгский и курфюрст Майнцский были поражены исключительной жестокостью, практикуемой при пытках подозреваемых в ведовстве, и убеждены в том, что ни один добродетельный судья не сочтет исторгнутое болью и противоречивое по сути признание доказательством, достаточно веским для казни обвиняемого. Сообщается, что герцог Брауншвейгский пригласил в свой дом двух ученых иезуитов, известных своим непримиримым отношением к ведьмам, чтобы продемонстрировать им жестокость и нелепость существующих методов допроса. В городской темнице как раз находилась женщина, обвиняемая в ведовстве, и герцог, предварительно проинструктировав штатных палачей, отправился туда с двумя иезуитами, чтобы услышать ее признание. Отвечая на серию искусных наводящих вопросов, бедняжка, испытывая крайние мучения и повинуясь принуждению, призналась, что часто посещала шабаши демонов на Брокене; что видела там двоих иезуитов, приобретших своими гнусностями дурную славу даже среди ведьм; что видела, как они принимали образы козлов, волков и других животных, и что многие известные ведьмы рожали от них за раз по пять, шесть и семь детей с жабьими головами и паучьими ногами. Когда ее спросили, далеко ли означенные иезуиты, она ответила, что те в комнате, рядом с ней. Герцог Брауншвейгский увел своих изумленных друзей прочь и рассказал им про свою уловку. Для обоих, знавших о своей невиновности и содрогавшихся при мысли о том, что их ожидало бы, вложи в уста обвиняемой подобное признание не друг, а враг, услышанное явилось убедительным доказательством того, что тысячи людей страдают безвинно. Одним из иезуитов был Фридрих Шпее, автор изданной в 1631 году книги «Cautio Criminalis»558. Этот труд, вскрывающий ужасную подноготную ведьмовских процессов, оказался для Германии исключительно благотворным: Шонбрунн, архиепископ и курфюрст Майнцский, полностью запретил пытки в своих владениях, и его примеру последовали герцог Брауншвейгский и другие владетельные князья. Число подозреваемых в ведовстве тут же сократилось, и накал мании стал ослабевать. В 1654 году курфюрст Бранденбургский издал в отношении дела подозреваемой Анны из Эллерброка рескрипт559, запрещающий применение пыток и заклеймивший испытание ведьм на плавучесть как несправедливое, жестокое и обманчивое.