Чарльз Маккей Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы

Следующие шестнадцать лет Сессионный суд ведьмовскими процессами не занимался. Ни одно из таковых за это время в протокол не внесено. Однако в 1697 году слушалось дело, равное по абсурдности любому из тех, что отличали мрачное царствование Иакова. Одиннадцатилетняя девочка по имени Кристиана Шо, дочь Джона Шо из Баргаррана, была припадочной и, обладая злобным нравом, обвинила свою служанку, с которой часто ссорилась, в том, что та навела на нее порчу. К несчастью, ей поверили. Подстрекаемая к рассказам о дьявольских напастях, якобы насылаемых служанкой, она в конечном итоге сочинила басню, в которой фигурировал двадцать один человек. Против них не было никаких улик, кроме измышлений лживого ребенка и признаний, сделанных ими под пытками, но на этом основании лорд Блентайр и остальные члены комиссии, специально назначенной Тайным советом для рассмотрения дела, осудили на смерть по меньшей мере пять женщин. Их сожгли на лугу в Пейсли. Проходивший по делу колдун, некий Джон Рид, также приговоренный к сожжению, повесился в тюрьме. Жители Пейсли были убеждены в том, что его повесил сам дьявол, дабы он перед смертью не открыл множество нечистых секретов ведовства. Этот процесс вызвал бурное негодование большинства шотландцев. Преподобный м-р Белл, один из авторов той поры, отметил, что в данном случае «в ведовстве обвинялись лица, более добродетельные и достойные, нежели большинство тех, кто их оклеветал». Он добавляет, что с наибольшим усердием за вынесение обвинительного приговора ратовали «отдельные священники, известные излишним рвением и легковерием, и некоторые заправские ведьмоловы из Глазго и его окрестностей»551.

После этого процесса имел место еще один, на сей раз семилетний перерыв в гонениях, после чего вниманием общественности завладела зверская жестокость толпы в Питтенуине. Двух женщин обвинили в том, что они заколдовали нищего бродягу, который был припадочным или притворялся таковым с целью вызвать к себе сострадание. Их бросили в тюрьму и пытали, пока они не признались. Одна из них, Дженет Корнфут, совершила побег, но на следующий день была схвачена отрядом солдат и доставлена обратно в Питтенуин. На подходе к городу она, к несчастью для себя, была встречена разъяренной толпой, состоявшей преимущественно из рыбаков и их жен, которые схватили несчастную, чтобы испытать ее на плавучесть. Они отвели ее на берег моря, обвязали канатом и прикрепили другой его конец к мачте стоявшего у пристани рыболовного судна. Затем ее несколько раз окунули в воду. Когда женщина была уже полумертвой, моряк на судне обрубил канат и толпа вытащила ее на берег. Затем какой-то дюжий головорез притащил дверь от своей хижины и положил ее бесчувственной женщине на спину. Толпа собирала на берегу крупные камни и наваливала их на дверь до тех пор, пока несчастную не раздавило насмерть. Местные власти на это никак не отреагировали; что до солдат, то они с удовольствием наблюдали за происходящим. Эта достойная наказания нерадивость вызвала громкий общественный протест, но никакого расследования так и не провели. Это произошло в 1704 году.

Следующим судебным делом, о котором мы узнаéм, является дело Элспет Рул, признанной виновной в ведовстве лордом Анструзером в округе Дамфрис в 1708 году. Она была приговорена к клеймению щеки каленым железом и изгнанию из королевства Шотландия до конца жизни.

И вновь наступило длительное затишье. В 1718 году отдаленное графство Кейтнесс, где заблуждение годами пребывало в своем первозданном виде уже после того, как оно сошло на нет на остальной территории страны, было вновь потрясено сообщением о ведовстве. Один простодушный плотник, Уильям Монтгомери, смертельно ненавидел кошек; и именно эти животные по той или иной причине повадились устраивать на его заднем дворе свои «концерты». Он долго ломал голову над тем, почему из всех жителей данной местности именно он удостоился таких мучений. Наконец пришел к глубокомысленному заключению, что его истязают не кошки, а ведьмы. Это мнение разделяла его служанка, которая клялась, что часто слышала, как вышеупомянутые кошки разговаривают друг с другом человеческими голосами. Когда в следующий раз незадачливые твари собрались в излюбленном месте, доблестный плотник был начеку. Вооруженный топором, шотландским кинжалом и палашом, он набросился на кошек. Одной из них он поранил спину, другой — бедро, третьей изувечил топором лапу, но ни одной не поймал. Несколько дней спустя в приходе умерли две пожилые женщины, и говорили, что при осмотре тел на спине одной из них был обнаружен след от недавнего ранения и найден похожий рубец на бедре другой. Плотник и его служанка были уверены, что это те самые кошки, и об этом принялось судачить все графство. Люди настороженно ждали подтверждения зловещей молвы дополнительными фактами, и вскоре всеобщее ожидание было удовлетворено. Стало известно, что Нэнси Гилберт, убогая старуха более чем семидесяти лет от роду, лежит в постели со сломанной ногой. Поскольку она была достаточно уродливой для ведьмы, утверждали, что она является одной из тех кошек, которым так сильно досталось от плотника. Последний, узнав о массовом подозрении, заявил, что отчетливо помнит, что нанес одной из кошек удар тупой стороной палаша и, должно быть, сломал ей ногу. Нэнси незамедлительно вытащили из постели и бросили в тюрьму. Прежде чем ее стали пытать, она дала вполне естественное и логичное объяснение перелому ноги; но к ее рассказу отнеслись с недоверием. Профессиональные ухищрения палача заставили ее рассказать другую историю, и она созналась, что действительно является ведьмой, раненной Монтгомери в указанную ночь, и что две недавно умершие женщины тоже были ведьмами, как и еще около двадцати человек, которых она назвала. Муки оторванной от дома и подвергнутой пытке бедной женщины были таковы, что на следующий день она скончалась в тюрьме. К счастью для тех, кого она оговорила в своем признании, Дандас из Арнистона, в то время генерал-адвокат короны, написал помощнику главного судьи графства, некоему капитану Россу из Литлдина, письмо, в котором предостерег его от начала судебного разбирательства, «слишком сложного и находящегося вне юрисдикции нижестоящего суда». Сам Дандас очень тщательно изучил протокол предварительного допроса свидетелей и был настолько убежден в явной вздорности всего дела, что наложил запрет на всякое дальнейшее судопроизводство по нему.