Чарльз Маккей Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы

«Чтобы ничем не обидеть крестоносцев, Алексей исполнял все их прихоти и (зачастую) бессмысленные просьбы, даже если это требовало от него значительных физических усилий, в то время, когда он страдал тяжелой формой подагры, которая в конечном счете свела его в могилу. Ни один пожелавший встретиться с ним крестоносец не получал отказа, и он с величайшим терпением выслушивал нудные и велеречивые разглагольствования, которыми они в силу своей болтливости или фанатизма постоянно ему докучали. Император стоически выносил неподобающие и высокомерные выражения, которые они позволяли себе в его адрес, и строго отчитывал тех своих сановников, которые пытались защитить его достоинство от грубых нападок, ибо панически боялся малейших разногласий, видя в них потенциальный источник более масштабных зол. Хотя иноземные графы зачастую являлись к Алексею со свитой, совершенно несовместимой как с их, так и с его титулом, — иногда с целым отрядом рыцарей, полностью заполнявшим монаршие покои, — император не выказывал ни малейшего раздражения. Он принимал их в любое время; чтобы выслушать их пожелания и требования, он нередко садился на трон на рассвете, и вечерние сумерки заставали его на том же месте. Очень часто у него не оставалось времени на еду. Он не мог как следует отдохнуть много ночей подряд, будучи вынужденным довольствоваться беспокойным сном на троне, положив голову на руки. И даже эта дрема непрестанно прерывалась появлением все новых бесцеремонных рыцарей. Когда все придворные, изнуренные дневными заботами и ночными бдениями, не могли больше стоять на ногах и падали от усталости кто на скамьи, а кто на пол, Алексей по-прежнему собирался с силами и с кажущимся вниманием слушал утомительную болтовню латинян366, дабы у тех не было никакой причины для недовольства. Как же мог Алексей, пребывая в состоянии страха и тревоги, вести себя с достоинством, подобающим императору?»

Алексей, однако, должен был в значительной мере винить самого себя в тех унижениях, что выпали на его долю: из-за его неискренности крестоносцы не доверяли ему настолько, что с течением времени расхожей фразой стало утверждение, что император Алексей и греки являются более ожесточенными врагами западных христиан, чем турки и сарацины367. Нет нужды описывать в данной главе, претендующей на статус истории не столько крестовых походов, сколько безумства Европы, население которой в них отправлялось, различные акты подкупа и шантажа, умасливания и враждебности, с помощью которых Алексей ухитрился по мере прибытия в Византию вождей крестоносных армий вынудить их всех стать к нему в ленную зависимость. Так или иначе он добился от каждого из них желанной присяги, принесение которой отнюдь не являлось гарантией ее выполнения, после чего им было дозволено проследовать в Малую Азию. Лишь один предводитель — Раймунд де Сен-Жиль, граф Тулузский, так и не признал византийского императора своим сюзереном368.

Пребывание в Константинополе не принесло крестоносцам никакой пользы. Мелочные разногласия и ссоры с одной стороны и влияние развращенного и утопавшего в роскоши двора — с другой разрушили их прежнее духовное единство и охладили первоначальный пыл. Одно время армия графа Тулузского находилась на грани расформирования, и если бы этот полководец энергично не переправил ее через Босфор, оно скорее всего имело бы место. Высадившись в Азии, крестоносцы в какой-то степени воспрянули духом, а наличие опасности и лишений придало им мужества для выполнения той миссии, за которую они взялись. Первой запланированной военной операцией была осада Никеи, для овладения которой были задействованы все имевшиеся силы.

Первыми к Никее, под стенами которой произошло объединение всех армий, прибыли силы Готфрида Бульонского и графа Вермандуа. В ее осаде принимали участие такие прославленные крестоносцы, как отважный и благородный Танкред369, чье имя и славные деяния увековечены в «Освобожденном Иерусалиме», доблестный епископ Адемар Монтейльский Ле-Пюи370, Балдуин (впоследствии иерусалимский король)371 и Петр Пустынник — простой солдат, лишившийся всех былых привилегий. Предводитель турок-сельджуков иконийский372 султан Кылыч-Арслан I, деяния которого, овеянные ореолом фальшивой романтики, знакомы читателям поэмы Тассо373, где он изображен под именем Сулейман, совершил переход, чтобы отстоять город, но в результате нескольких ожесточенных боев, в которых христиане продемонстрировали изумивший его героизм, был разбит. Турецкий военачальник ожидал увидеть дикую недисциплинированную толпу наподобие вояк Петра Пустынника — людскую массу, в которой нет лидеров, способных добиться повиновения, а вместо этого столкнулся с опытнейшими полководцами того времени, стоявшими во главе армий, фанатичных ровно настолько, чтобы быть жестокими, не являясь при этом неуправляемыми. В этих сражениях обе стороны потеряли многие сотни воинов, и с обеих сторон имело место самое отвратительное варварство. Так, крестоносцы, одержав победу, отрубили у погибших мусульман головы и в качестве трофеев отправили их в корзинах в Константинополь. После того как разгромленный султан временно отступил, осада Никеи возобновилась с удвоенной силой. Турки оборонялись с величайшим упорством и обрушивали на крестоносцев град отравленных стрел. Когда какой-нибудь несчастный погибал под стеной, они спускали железные крючья, подцепляли тело, втаскивали его наверх, а затем, раздев и изувечив труп, сбрасывали его обратно на осаждающих. Последние имели солидные запасы продовольствия, и осада длилась тридцать шесть дней без малейшего ослабления усилий с обеих сторон. Рассказывают множество историй о нечеловеческом героизме христианских вождей — о том, как один человек обращал в бегство тысячу, как стрелы правоверных всегда попадали в цель и др. Один эпизод о Готфриде Бульонском, поведанный Альбертом из Экса374, заслуживает пересказа не только как свидетельство высокого мнения о его доблести, но и как пример заразительного легковерия крестоносцев — легковерия, которое, воодушевляя их на победу, часто ставило их на самую грань поражения. Некий турок громадного роста день за днем появлялся на зубчатых стенах Никеи и, стреляя из огромного лука, убивал великое множество христианских воинов. Каждая пущенная им стрела несла смерть; и хотя крестоносцы раз за разом целились ему в грудь, а он занимал исключительно незащищенную позицию, их стрелы, словно отклоняемые от траектории некоей таинственной силой, падали к его ногам, не причинив ему никакого вреда. Турок казался неуязвимым, и среди крестоносцев вскоре распространился слух, что он — не кто иной, как сам Сатана, непобедимый для простых смертных. Готфрид Бульонский, не веривший в сверхъестественную природу мусульманина, решил по возможности положить конец смятению, от которого опускались руки даже у самых лучших солдат. Взяв огромный арбалет, он встал впереди армии, чтобы испытать на наводящем ужас лучнике твердость своей руки. Стрела, нацеленная прямо в сердце турка, убила его. Сраженный мусульманин пал под горестные стоны осажденных и крики «Deus adjuva! Deus adjuva!»375 — боевой клич осаждающих.