Ардаматский В.И. - САТУРН ПОЧТИ НЕ ВИДЕН

- Погоди ты, - отбивался Леонов. - Дай спрятать рацию.

- Снова трусишь? Да брось ты, ей-богу!

В этот момент Аксенов постучал в кухонную дверь их дачи.

Вырвавшись из объятий напарника, Леонов схватил рацию и стал запихивать ее под раскладушку. Зилов совершенно спокойно дождался, пока он это сделал, и неторопливо пошел на кухню.

- Кто там? - спросил он уверенным хозяйским голосом.

- Дмитрий Петрович дома? - спросили из-за двери.

- Он уехал в Москву, - ответил Зилов. - Будет завтра часам к двенадцати.

Голос за дверью помолчал и спросил:

- Вы не можете передать ему письмо от сына?

- Лучше сделайте это сами завтра, - сказал Зилов.

- Это невозможно, - послышалось из-за двери. - Я ночью улетаю за границу.

Зилов вспомнил, что хозяин дачи ждал письма от сына, подумал, что не взять письмо нельзя - это будет подозрительным хамством, - и поднял крючок.

В кухню вошел хорошо, даже щеголевато одетый мужчина лет тридцати пяти. Зилов чуть посторонился, чтобы пропустить его и прикрыть дверь, но в следующее мгновение он уже лежал ничком на полу с вывернутыми за спину руками. Через кухню какие-то люди пробежали в комнату, где был Леонов.

«Что в таких случаях рекомендует делать инструкция самбо? - лихорадочно вспоминал Зилов. - Ага, удар ногами». Собрав все свои силы, он наугад резко двинул ногой в сторону. Но удар пришелся по воздуху, и тотчас нога его оказалась больно прижатой к полу.

- Сопротивление бесполезно, - услышал он спокойный голос. - Весенин, обыщи его и свяжи.

Чьи-то проворные умелые руки ощупали его, вынули из кармана брюк пистолет.

Спустя час их уже доставили в Москву, и Аксенов приступил к допросу.

Первым он допрашивал Леонова, который показался ему более податливым. И он не ошибся. Леонов сразу рассказал все: и про беглого своего отца, и про маму-портниху, и даже о своей несостоявшейся свадьбе в Витебске. Рассказал он и о том, как их завербовали и как Зилов ударил его по физиономии, когда после приземления он предложил ему уехать в Сибирь и спрятаться. Он откровенно заявил, что без Зилова вообще пропал бы сразу.

- Зилов, он знает всякого побольше меня, - сказал он. - Он еще в школе был на первом месте, и начальство его уважало.

- Откуда он, Зилов, из пленных?

- Нет, родом из города Осиповичи, это километрах в ста от Минска.

- Кто его родители?

- Он говорил, что его отец - железнодорожник и будто в первые дни войны добровольно ушел в Красную Армию, а про мамашу его ничего не знаю.

- Она жива?

- Кажется, жива. Я раз видел, как он отправлял по почте деньги кому-то в Осиповичи, может, как раз матери и отправлял.

- Кто готовил ваши документы?

- Есть там такой спец, Щукин его фамилия.

- Он из пленных?

- Не знаю… - Леонов хотел было рассказать о Щукине то, что он рассказывал Зилову, но сообразил, что это не говорит в его пользу, и промолчал.

- Кто такой Доктор?

- Старший лейтенант Фогель, начальник школы и начальник связи.

Аксенов с брезгливым любопытством смотрел на сидевшего перед ним парня, у которого от страха отвисла нижняя губа, и он поминутно подправлял ее рукой. «Туго у них с кадрами, - думал Аксенов, - если они вынуждены полагаться на такую шваль». И продолжал допрос:

- Диверсии в вашу задачу входили?

- Про них говорили, но задания не дали. Пока мы проходим по первому отделу - только разведка.

- Зилов на рации сам работает?

- Может, но плохо. Радистом при нем официально числюсь я.

- Шифр знаете оба?

- Да, только я шифрую очень медленно. Когда Леонова уже уводили, он вдруг обернулся и крикнул:

- Нас расстреляют?

Аксенов ему не ответил. Леонова так качнуло, что конвойный вынужден был подхватить его под локоть.

- Сопляк! - вслух произнес Аксенов, когда дверь за Леоновым закрылась.

Привели Зилова. Он сел на стул, спокойно оглядел кабинет и остановил холодный, выжидательный взгляд на Аксенове. Но тот начинать допрос не торопился. Сколько уже их, таких вот, разных и всяких, за войну побывало перед ним! Были и сильные натуры, с которыми приходилось немало возиться, прежде чем они, внутренне опустошенные, превращались в покладистых и трусливых, клянчащих пощады. Аксенов уже знал, что сила таких держится только на их личном характере и важно отыскать в этом характере главную слабину, и тогда вся фанаберия слетает с человека, и он оказывается голым перед самим собой. За всю войну только один раз ему пришлось иметь дело с вражеским агентом, который действительно руководствовался совершенно ясными и твердыми идейными побуждениями. Это был выкормыш из белогвардейской эмигрантской семьи, которому, что называется, с молоком матери привили звериную ненависть к советской власти, к большевикам, ко всему, что выбросило на задворки мира семью блистательного офицера свиты его величества. И как ни был опасен тот тип, Аксенов обращался с ним, если можно так выразиться, с уважительным любопытством. Глядя сейчас на Зилова и еще не начав допрос, Аксенов уже знал, что этот парень всего лишь с характером, и, очевидно, сильным, и что ему предстоит повозиться с ним терпеливо и долго, чтобы «взорвать» его изнутри.