Ардаматский В.И. - САТУРН ПОЧТИ НЕ ВИДЕН

- А вы не преувеличиваете конфликт между Зомбахом и Мюллером? - осторожно спросил Рудин.

Фогель остановился и, глядя на Рудина, сказал:

- А вы бы послушали, что на этом совещании говорил сам Зомбах! Точно он выступал на панихиде. «Мы, - говорит, - поставлены в положение гонщика, ехавшего не по той дороге и которому нужно теперь возвращаться к развилке дорог в начале пути». И так далее в таком же духе. - Фогель нервно рассмеялся и сказал: - Зомбах-то, оказывается, и есть тот самый типичный пассажир поезда, вдруг вспомнивший, что есть машинист, которого можно во всем винить. Но, черт возьми, что случилось? - выкрикнул Фогель и снова замаячил по комнате. - В общем, сегодня я за Мюллера, - после долгой паузы продолжал он уже спокойно. - Он и вчера выступил ясно, энергично. Конечно же, мы должны делать только одно - всеми силами, всеми способами бить по противнику, а не спорить, что важнее - разведка или диверсии. - Фогель снова сел на постель к Рудину и сказал устало: - В общем, Крамер, невесело. Не сон ли была моя жизнь во Франции? Триумфальная арка с нашим флагом на колеснице. Нотр-Дам, где фюрер был в белоснежном кителе. Какой он веселый стоял у гробницы Наполеона! А теперь где-то в снегу гибнут наши безвестные герои…

- Почему гибнут? - спросил Рудин. - Они делают свое святое дело и победят. Ради Бога, не становитесь похожим на нарисованного вами Зомбаха.

- Вы, Крамер, верите? Действительно верите? - спросил Фогель, исступленно смотря на Рудина.

- Верю, - ответил Рудин. - Верю с самого начала. - Он улыбнулся. - И я никогда, можете мне поверить, не превращусь в пассажира, который набрасывается на машиниста за пятиминутное опоздание поезда.

- Спасибо вам, Крамер, большое искреннее спасибо. - Глаза у Фогеля влажно заблестели. Сентиментальный, как многие немцы, он, очевидно, и впрямь был растроган верностью Рудина. - И я вам верю больше, чем иным нашим чистокровным и отмеченным наградами арийцам, честное слово офицера! - Фогель надвинулся на Рудина и крепко пожал ему руку. - Извините меня, дорогой Крамер, я немножечко выпил, но вы не думайте, можете на меня рассчитывать полностью и всегда. А теперь спите. - Он довольно твердо вышел из комнаты.

«А, голубчики, встревожились! - торжествовал Рудин. - Вон что происходит! Это прекрасно. И да здравствуют защитники города-героя!» Рудин попытался представить себе этот город, в котором он никогда не был, город, к которому еще так недавно с торжествующим воем рвались гитлеровские орды. Рудину довелось как-то слушать немецкую радиопередачу, которую вели с берега Волги, фоном передачи был непрерывный грохот взрывов. А репортер в это время шальным, хриплым голосом выкрикивал короткие фразы:

- Пикировщики Геринга превращают город в развалины! Город - гигантский костер! Дым закрыл солнце! Сумерки в полдень! Это апофеоз. Я мою свои сапоги в Волге. Слушайте, это плещет волжская вода!…

После передачи играли марш и били в барабаны.

Хотя Рудин и знал кое-что от Маркова о подлинном ходе войны, от этой передачи на душе у него стало холодно и тревожно. Тем радостнее было сейчас его торжество. Воображение рисовало ему картины разбитого, завьюженного снегом города, в котором круглые сутки, не затихая, идет бой. Вчера Берлин передавал, что борьба идет за каждый дом. Это здорово! Давно ли они орали, что по пути к Сталинграду их войска в день продвигаются на пятьдесят километров? А потом с разбегу они врезались в город и теперь неделями ведут бои за каждый дом, и все, чего они достигли за лето, уже пошло прахом. Крепость на Волге становится всегерманским кошмаром…

Рудин не мог заснуть. Все, что он узнал сегодня, надо точно и обстоятельно изложить в донесении. Об этом он и думал, вышагивая в темноте в своей тесной комнатке.

То, о чем Рудин узнал в этот вечер, оказалось еще серьезнее, чем он думал. В декабре и январе обстановка в «Сатурне» определялась одним словом - Сталинград. Дело дошло до того, что, когда стало окончательно ясно: шестая армия погибает, Мюллер на вечерней пятиминутке потребовал, чтобы были прекращены всякие разговоры об этом городе, мешающие сотрудникам сосредоточиться на более важных для них задачах, и предупредил, что подобные разговоры будут расцениваться как враждебная пропаганда, как пораженчество.

Но тщетно! Черная тень разгрома армий Паулюса лежала даже на лицах сотрудников. И сам Мюллер уже не мог владеть собой. Когда началось и первые сутки шло успешно наступление группы войск Манштейна, бросившихся на спасение окруженных войск Паулюса, Мюллер на пятиминутке торжественно объявил об этом.