Эмма Марс - Спальня, в которой ты есть

Обведя незаметным взглядом комнату и всех присутствующих, представитель городской ратуши сел в нескольких метрах от нас, скрестив руки на животе, который торчал между лацканами его расстегнутого жилета.

Вдруг мне почудилось, будто между платьями и костюмами промелькнула цветочная блузка мамы. Она словно улыбнулась мне своей медовой улыбкой, секрет которой знала лишь она, и я отчетливо услышала ее шепот:

– Луи тебя любит. И ты его любишь.

В горле появился ком, и слезы подступили к глазам.

Мужчина с лентой подошел к нам.

Он немного прокашлялся, и зычный голос, соответствующий его габаритам, округлый и глубокий, наполнил зал, заставив присутствующих замолчать. Все приглашенные собрались.

– Добрый вечер, спасибо, что вы пришли и особенно что пришли так быстро на это прекрасное событие. Мы собрались здесь, чтобы отпраздновать заключение брака мадемуазель Анабель Лоран, двадцати четырех лет от роду, внештатной журналистки, проживающей на улице Риго, 29, в Нантре в департаменте О-де-Сен, это там, мадемуазель?

Он адресовал мне дежурную улыбку, от которой я оцепенела. Упоминание моего бывшего дома взволновало меня, ведь я бы все отдала ради того, чтобы мама была со мной в такой день.

Я заметила, что ее образ растворился в толпе гостей.

– Да, да, это там, в Нантре, – ответила я, вздрогнув, потому что Соня толкнула меня локтем в бок.

– Хорошо… Мадемуазель Лоран и, значит, месье Луи Барле, 42 лет от роду, директор художественной галереи, проживающий по улице Тур де Дам в Париже. Верно?

– Да, это так, – подтвердил Луи сдержанным голосом.

– Сейчас я напомню вам ваши права и обязанности…

Пока помощник мэра равнодушным голосом зачитывал речь, я попыталась разглядеть среди гостей знакомых. Под масками я, кажется, узнала Альбана, Пегги, Дэвида Гарчи и даже Жан-Марка Зерки, с волосами, прилизанными как никогда и сверкающими в свете люстр. Все остальные, наверное, друзья Луи. Вот как примерно выглядит окружение моего будущего мужа. Вот круг, в который вскоре я тоже войду.

– …супруги клянутся быть искренними в отношениях друг с другом, не допуская лжи о своей прошлой, настоящей и будущей жизни по злому умыслу или упущению. Повторяйте за мной: «Клянусь!»

Нет, конечно, упитанный мужчина не произносил этих слов. Но я так бы хотела, чтобы он их произнес. Я так бы хотела, чтобы клятвы, связывающие нас, стали залогом нашей обоюдной честности.

Я выхожу замуж за Луи. Здесь. Сейчас. Я не могу ни сбежать, ни отступить. Я уже отвергла его младшего брата, я не могу принести в жертву старшего на алтарь своих постоянных сомнений. Принести в жертву тени женщины, которая живой показалась мне еще более враждебной и страшной, чем мертвой.

– Мадемуазель Лоран, согласны ли вы взять в мужья месье Луи Барле здесь и сейчас?

Ему пришлось повторять эту традиционную фразу по меньшей мере два или три раза, пока я упрямо молчала, в то время как среди собравшихся пронеслась дрожь смеха. Соня вновь ткнула меня локтем, шепча сквозь зубы:

– Черт, Эль, скажи «да»!

Вместо этого я более громким и уверенным голосом, чем в течение всего этого вечера, сказала:

– Клянусь.

Пухлый регистратор тихо хихикнул вслед за зрителями позади него. Он поправил меня профессиональным тоном:

– Сейчас хватит простого «да», мадемуазель.

– Да… – пробормотала я, почувствовав, как глаза неожиданно наполнились слезами, – конечно да!

– Прекрасно, спасибо, – заключил он шутливым тоном. – Месье Барле, согласны ли вы взять в жены мадемуазель Анабель Лоран? – Регистратор, набирая воздух в раскрасневшуюся шею, как в бурдюк, чванливо прокудахтал: – Только клясться не нужно.

Луи не обратил внимания на шутку представителя закона и повернулся ко мне. Он произнес своим самым теплым, самым ласковым голосом, который таил в себе бесконечную палитру чувств:

– Да. Я хочу этого.

Ответ Луи показался мне идущим от всего его тела. Он пробрал меня дрожью до глубины души.

– Хорошо, хорошо, хорошо, – три раза подтвердил регистратор, совсем как нотариус, – властью, данной мне законом, я объявляю вас мужем и женой! – И, точно он был в курсе тех перипетий, которые сопровождали нас до этого момента, добавил с шутливым видом: – На сей раз все официально, клянусь вам!

Несмотря на его убогое чувство юмора, раздались два или три смешка, а мгновение спустя аплодисменты взорвались, как салюты на День взятия Бастилии, долгими залпами, которые не хотели прекращаться.