Аннэ Фрейтаг - Вечность в тебе

– Мне очень, очень жаль, – говорит Минг, – но наш дурацкий семейный ужин, – последние слова она берет в кавычки, загибая пальцы, – длился, как обычно, намного дольше, чем мне хотелось.

«Семейный ужин». Эти слова как удар. Я уворачиваюсь от него и спрашиваю:

– А что произошло?

– Да так, ничего особенного, – говорит она и меняет тему.

Раньше мы с Минг говорили обо всем. О большом и малом. О важном и неважном. Теперь же мы в основном говорим обо мне. О том, как у меня дела. Или на безопасные и поверхностные темы, которые на самом деле никого не интересуют. Я как зона боевых действий, как поле, полное противопехотных мин, которое Минг пытается пересечь. Она инспектирует содержимое и устраняет все, что может причинить мне боль. И делает это по понятным соображениям. Потому что ей не хочется ухудшать ситуацию. Но как раз этим она и делает все еще хуже. Потому что таким образом отгораживается от меня. Ради меня.

– Ты снова сбрила волосы, – говорит она.

«Поверхностная, безопасная тема».

– Да, позавчера, – говорю я. – Решила добавить шика в мой первый прием у доктора Фалькштейна.

Минг усмехнулась.

– Понятно. И ты так и будешь ходить?

– Ну да, – говорю я и тут же добавляю: – А что? Ты считаешь, это глупо?

– Нет, – говорит она. – Совсем нет. Не будь я такой невероятной трусихой, то и сама попробовала бы.

Я пытаюсь представить, как будет выглядеть Минг с налысо выбритой головой. Было бы жаль ее волосы: они длинные, светло-каштановые и безумно блестящие. У нее азиатские волосы, а они, по-моему, блестят сильнее всех других. И все же Минг бы пошло. Мне кажется, ей идет почти все.

– Я просто спросила, – наконец, говорит Минг. – Потому что ты уже давненько не сбривала волосы. – Краткая пауза. – И вот я подумала, что, может, ты снова их отращиваешь.

– Нет, – говорю я, проводя руками по голове. – Мне нравится так.

– Мне тоже, – говорит Минг. Картинка чуть покачивается, когда она перекладывает телефон из одной руки в другую.

– А что насчет тебя? – спрашиваю я. – Есть новости?

– Почти ничего, – говорит она.

Она всегда так говорит.

– А как тебе этот доктор Фалькштейн? Я имею в виду, он хороший специалист?

Вот мы и вернулись ко мне. Снова. Все, чего я хочу, – это время от времени забывать о том, что произошло. На несколько минут отказаться от правды и затеряться в обыденности. В рассказах о жизни Минг. О Берлине и ее новой школе. О парнях. Обо всех тех вещах, о которых она рассказала бы мне раньше.

– Ну, он терапевт, – говорю я.

– А какой у него кабинет?

– В британском духе.

Минг скользнула по мне своим осторожным взглядом.

– Ты собираешься с ним разговаривать?

Все думают, что это помогает. Иногда мне интересно почему.

– Без понятия, – говорю я. – Не знаю, к чему это все.

– Мне кажется, – улыбается она, – что очень здорово, когда у тебя есть возможность рассказать кому-то обо всем.

– Ты можешь рассказать обо всем мне, – говорю я.

– Знаю, – говорит она. – Но я имею в виду постороннего человека. Кого-то, кто тебя совсем не знает. Кому о тебе известно только то, что ты рассказала ему сама.

Может, она и права. Возможно, поговорить с тем, чья роль заключается только в том, чтобы слушать тебя, – это что-то совершенно иное.

– Ах да, о чем еще я хотела тебя спросить, – она снова меняет тему. – Что твоя мама сказала о пирсинге?

Я на автомате хватаюсь за нижнюю губу и прокручиваю маленький шарик между пальцами.

– Ничего, – отвечаю я. – Мне простительно. Наверное, она думает, что это мой способ справиться с этим.

«С этим». Та же история, что и с «об этом».

Тренировка меня утомила. Руки налиты свинцом, шея напряжена. Мне действительно следовало сходить в магазин заранее. Супермаркет переполнен. Пол коричневый и грязный.

Я прохожу по рядам и останавливаюсь перед полкой с кофе. На лицевой стороне одной из упаковок отпечатано изображение плантации. Люди, улыбаясь, собирают кофе. Земля под их ногами черно-коричневого оттенка. Как ее глаза. Я вижу выбритую налысо голову и тот ее суровый взгляд. Взгляд, похожий на удар. Как стена ярости, за которую она никого не пускает. Я – такой же.

Его кресло, диван, тяжелые портьеры на высоких окнах, обшитые деревянными панелями стены – все здесь кричит об английском загородном доме. Что-то вроде смеси произведений Джейн Остин с пансионатом на побережье. Расписанные самыми разнообразными узорами ткани, пухлые перьевые подушки и какие-то странные столики с несуразными безделушками: совершенно бесполезными статуэтками из фарфора. Справа от меня, например, белая такса. Единственное, что разрушает иллюзию, – дипломы на стенах. Они висят между заключенными в массивные рамы картинами, которые удерживают в себе людей, вазы с цветами и пейзажи. Против их воли. Меня тоже никто не спрашивал.