Аннэ Фрейтаг - Вечность в тебе

– Что ж, – говорит Артур, – человек растет, выполняя сложные задачи.

Она смеется и толкает его в бок.

– Вы двое очень уж похожи.

– Что? – удивляюсь я. – Я же совсем ничего не сказал.

– А тебе и не нужно, – говорит она. – Я различаю сердцеедов с первого взгляда. – Молчание. Хотелось бы мне возразить, но не могу. – Так, о чем это мы? Ах да, готовка. Как ты пришел к этому? – спрашивает она.

Я не знаю, что на это ответить. Но только не правду. Артур видит выражение моего лица и говорит:

– Когда ты живешь со мной, тебе не остается ничего другого, кроме как научиться готовить, – он виновато пожимает плечами. – Если, конечно, ты не без ума от яичницы. Тут я абсолютный эксперт.

– О да, это так.

Я отодвигаю стул. Ножки скребут по полу.

– Я, пожалуй, пойду.

– Не так быстро, – говорит Артур, хватая меня за рукав.

– Что еще?

– Прежде чем снова исчезнуть в своей комнате, скажи мне, где ты был.

– Ну и где, как ты думаешь? На работе, – раздраженно отвечаю я.

– Да. До пяти. А потом? – ухмыляется он.

– Сначала пошел на выставку, потом ненадолго заглянул в бар, – это не вранье.

– Это ужасно скучно. Мы с тобой ничуть не похожи. – Эти слова заставляют меня рассмеяться. – Ты и в самом деле безнадежный случай, Джейкоб. Ты в курсе?

– Да, – говорю я. – А ты чертовски любопытен.

Еда вкусная, и заведение набито под завязку. Столы похожи на разбросанные островки с красно-белыми клетчатыми скатертями, обитатели которых слишком громко разговаривают.

– Тебе не нравится? – спрашивает сквозь шум мама.

– Напротив, – говорю я. – Все очень вкусно.

Она улыбается. А потом мы обе снова делаем вид, что нет ничего странного в том, что мы здесь впервые только вдвоем. По-моему, мы делаем это довольно хорошо. Посторонние не заметили бы, что что-то не так. Что кого-то не хватает. Что мы грустим.

Мама режет свой бифштекс на мелкие кусочки. Она выглядит усталой. Как будто не спала уже несколько недель. Я знаю, каково это. Мы похожи на призраков, которые время от времени встречаются в коридоре. Или на кухне. Или в ванной. Бледные оболочки, говорящие «Доброе утро» и «Сладких снов». Когда кто-то лишает себя жизни, он забирает и часть твоей. Он забирает часть тебя. Стоит ли рассказать маме о письме Кристофера? Но я не рассказываю. Ее глаза слишком пусты, а щеки слишком впалые.

С тех пор, как я появилась в кафе, она уже четырежды извинилась за то, что освободилась так поздно, а я четырежды ответила, что ей не стоит об этом беспокоиться. Она всегда много работала. Но раньше у меня еще был брат. И тогда это было не так заметно.

Я смотрю на нее. Сейчас, когда перестала улыбаться, мама снова выглядит настоящей. Она больше не позирует, словно для фотоальбома. Морщины глубже, кожа бледная. Иногда я слышу, как она плачет, когда думает, что меня нет рядом. Очень-очень тихо. И время от времени, возвращаясь поздно вечером домой, заходит в комнату Кристофера и садится на его кровать. Она думает, что я не знаю об этом, потому что уже сплю, но чаще всего я еще бодрствую. Мама поднимает глаза и, когда замечает, что я смотрю на нее, снова включает радость на своем лице. Будто лампа.

– Расскажи, как прошел твой день?

– Все хорошо, – говорю я.

– И что же ты делала?

– Сначала я была в музее, а потом – в кафе, – это не вранье.

Мама откладывает столовые приборы.

– Совсем одна?

Если я сейчас отвечу «да», совесть станет мучить ее еще сильнее, и она уже в пятый раз извинится, что не успела освободиться раньше, а я в пятый раз скажу, что в этом нет никакой проблемы. Но если отвечу нет, мне придется рассказать ей о Джейкобе, а я по какой-то причине не хочу этого делать. Она бы увидела в этом то, чего нет. Поэтому я выбираю вариант номер три:

– Нет, не одна. На выставке я случайно встретила мальчика из школы.

– Честно?

Я киваю.

– А потом мы пошли есть пирог. Было здорово.

Она исследует меня как полиграф. Как будто взвешивает в уме, не придумала ли я всю эту историю только ради нее. Чтобы она не чувствовала себя самой плохой матерью на свете.

– Он из твоего класса?

– Нет. Он… – Пауза. – Он из параллели Кристофера.

Каждый раз мне странно произносить его имя. До этого – с Минг, а теперь – с моей матерью. Обычно я просто думаю о нем. Словно произнесение его имени вслух было признанием того, что он мертв и никогда не вернется.

– Значит, в прошлом году он учился вместе с Кристофером, – замечает она.

– Думаю, да, – говорю я.