Элизабет Чедвик: Отвергнуть короля

– Итак, цена мира – плащ, десять тысяч марок и хартия вольностей, которая объединит обе стороны… А если мы не придем к соглашению, начнется новая партия в шахматы.

– Да, сир. Партия, в которой никто не победит.

Его тесть выглядел задумчивым. Некоторое время они ехали в молчании под первыми листьями, осыпавшимися с ясеней. Маршал вновь придержал коня, когда они завернули к реке. Ниже по течению Гуго различил пристань графа и барку, которую к ней тянули и которая доставит их в Лондон следующим утром.

Уильям Маршал смотрел на воду и не двигался. Гуго сидел рядом с ним и ждал, стараясь не задерживать дыхание, а наслаждаться безмятежностью момента. Солнце рассыпало по воде золотые монеты. Десять тысяч мерцающих блесток света.

Наконец его тесть глубоко вдохнул:

– Я говорил вам, я старый человек. Я пережил всех детей короля Генриха, иные из которых были совсем малышами, когда меня посвятили в рыцари, но их наследников я не переживу. Мои труды продолжать вам и моим детям. Моим сыновьям. Махелт и ее сестрам. Их детям. Пусть французский принц прикроет свою наготу десятью тысячами марок, но, как и его плащ, они не станут частью письменного мирного договора, поскольку, боюсь, граф Честер расценит это иначе, чем я.

– Сир… – с облегчением выдохнул Гуго.

Маршал тепло посмотрел на него, почти как отец на сына:

– Гуго, забирайте мою дочь и поезжайте домой во Фрамлингем. Обустраивайте свою жизнь в мире и как можно лучше воспитывайте моих внуков. Это приказ, который не подлежит обсуждению.

– Охотно, сир, – ответил Гуго, и ему показалось, что речные монетки сияют и сверкают в его солнечном сплетении. – Более чем охотно.

Фрамлингем, середина лета 1218 года

Было поздно, но небо к западу над Эдмундсбери еще слегка светилось бирюзовым. Гуго и Махелт стояли на зубчатых стенах Фрамлингема и вместе смотрели на звезды. Под крепостной стеной, в общей комнате, башенной комнатке и женских покоях обитатели замка наконец готовились ко сну, за исключением дежурных и привратника. Сегодня они праздновали воцерковление Махелт через шесть недель после рождения Ральфа, их третьего сына. Он был темноволосым, как мать, но глаза его обещали приобрести летнюю голубизну глаз Гуго.

Родители Махелт приехали на воцерковление, как и несколько ее братьев и сестер. Братья и сестры Гуго также явились в полном составе, и атмосфера была праздничной. Даже ее свекор оживился и подержал нового внука на коленях, заявив, что это было бы величайшим желанием Иды, а поскольку жена уже не сможет, он исполнит его в ее память.

Позже они с отцом Махелт разговорились о породистых лошадях. Оба отправились на выгул, чтобы осмотреть кобыл и жеребят. Ее отец прихрамывал из-за старой раны, но все равно должен был подстраиваться под более медленную походку и слабое зрение графа Роджера. Услышав, как непринужденно они беседуют, Махелт порадовалась, что очередная брешь залатана и разговор теперь ведется не о войне и политике, а о приятных повседневных вещах.

Принц Людовик подписал в Кингстоне мирный договор, скрыв нижнее белье под роскошным плащом, а после церемонии с ближайшим приливом отплыл во Францию, освободив своих вассалов от клятвы, чтобы они могли присягнуть молодому королю и регенту. Фрамлингем вернули, и Уильям Маршал немедленно привлек Гуго к решению юридических вопросов правления и окончательному закреплению мира.

Махелт тихонько вздохнула, отчасти удовлетворенно, отчасти отпуская прошлое и принимая настоящее.

– О чем вы задумались? – спросил Гуго, и она скорее почувствовала, чем увидела, как он улыбается, но перед ее мысленным взором веселые морщинки в уголках его глаз стали глубже. Муж приобнял Махелт за талию и засунул большой палец за ее пояс, тот, который они плели вместе из нескольких синих нитей, когда их первенец был в колыбели. – Ne vus sanz mei, ne mei sanz vus.

Махелт ответила на улыбку мужа с теплом в голосе и прильнула к нему:

– Я думала, что это прекрасный вечер, а завтра будет хороший день… И послезавтра тоже. Я возьму лучшую шерсть овец, которых вы мне подарили. Спряду эту шерсть, покрашу ее, и мы вместе сплетем еще одну тесьму, вы с одного конца, а я с другого, пока не встретимся посередине. И тогда у каждого из нас будет пояс, и что бы ни случилось, один из нас всегда будет частью другого.

– По-моему, недурная мысль, – ответил Гуго, и по взаимному соглашению они спустились со стены и зашагали к узкому клинышку света, падавшему из приоткрытой двери зала.