Ирэне Као: За всю любовь

Алессандро на мгновение замирает внутри нее, потом резко выходит и кончает ей на грудь, подобно извержению вулкана, который взрывается, подарив ей наивысшее блаженство, которое она когда-либо испытывала.

Так, обнаженные, они лежат, обнявшись, во тьме пещеры, в которую пробиваются лишь редкие проблески света, будто желая поглотить каждую частичку тела друг друга. Неожиданно Алессандро дует ей в шею, в ту точку, которая известна только ему. Линда сворачивается, как ежик. Потом, словно проснувшись от короткого сна, смотрит на него своими зелеными глазами, улыбается и нежно гладит по подбородку.

– Я вечно, как ходячая катастрофа. Ты простишь меня? Я слишком долго не понимала.

– Что? – спрашивает Алессандро.

– Что люблю тебя, – Линду охватывает дрожь. Сейчас она уверена в своих словах, как никогда, и про себя повторяет: «Еще не поздно, никогда не поздно, если это настоящая любовь».

– А теперь ты в этом уверена?

– Да. Я совершила все ошибки на свете, но теперь я точно знаю: я всегда тебя любила, только не понимала этого.

– Ты не представляешь, как я ждал, когда ты скажешь мне эти слова.

Алессандро прислоняется лбом к ее лбу и закрывает глаза. Он наслаждается этим моментом, как путник, который, пройдя огромную пустыню, наконец нашел свой оазис.

– Все эти годы, пока я странствовал по свету, ты была моей путеводной звездой. Но теперь, когда ты в моих объятиях, я не могу позволить тебе уйти, не хочу больше терять тебя. Потому что ты та звезда, к которой я хочу всегда возвращаться.

Алессандро открывает глаза и смотрит на нее с нежностью.

– Повтори еще раз, пожалуйста, – просит он.

– Я люблю тебя, – говорит Линда, переполненная эмоциями.

– Я тоже люблю тебя, – отвечает Алессандро. – И всегда буду с тобой, если ты этого захочешь.

Уже почти пять утра, когда Линда открывает глаза. Тусклый свет пробивается сквозь щели жалюзи, темнота уступила место мягкому полумраку. Она потихоньку высвобождается из объятий Алессандро и садится, свесив ноги с кровати. В этой постели она никогда не спала, хотя хорошо ее знает.

И теперь этот дом, где Линда всегда бывала как его подруга, кажется ей совсем другим, и она с удивлением рассматривает его. Она выбирается из-под одеяла в одних трусиках и бюстгальтере и делает на цыпочках несколько шагов по комнате.

Память возвращает ее в детство: они часто проводили время вместе и делили друг с другом маленькие радости и большие тревоги этого непокорного возраста. Линда оглядывает комнату и замечает, что некоторые вещи остались такими, как прежде: например, странный абажур в виде карты мира, который Алессандро выпросил у родителей. Или портреты Брюса Чатвина с рюкзаком за плечами и Роберта Капа с фотоаппаратом «Роллейфлекс» – двух его кумиров, путешественников-революционеров. На полу тут и там коробки с книгами, CD и DVD-дисками, кассетами со старыми фильмами, тетради, записные книжки, записки, стереонаушники, пленки, негативы, объективы, линзы для фотоаппаратов, ключи от домов, которые больше ему не принадлежат, вышедшие из оборота монеты дальних стран, брошюрки, которым неизвестно сколько лет, и даже тарелки со стаканами: все признаки того, что здесь живет странник, побывавший в самых немыслимых уголках мира.

Рядом с письменным столом – две чудесных статуи Будды из камня: Линда узнает их – она отлично помнит тот день, когда Але вернулся с Тибета с этим бесценным грузом. И глядя на них, она замечает старый бумажный пакет. На нем – наклейка с надписью «Линда», написанной неповторимым почерком Алессандро с наклоном вправо.

Сгорая от любопытства, она открывает пакет, стараясь как можно тише расстегнуть металлический замок. Увидев, что внутри, ее сердце забилось сильнее. Линда не верит глазам: там бесконечное множество ее фотографий, на которых запечатлена целая жизнь, снимки, которые он делал с самого начала их знакомства. Она не может их сосчитать – может, их тысяча, может, больше. Не в силах устоять, Линда начинает их перебирать.

Вот она на экскурсии в Греции, в джинсовой куртке и с рюкзаком Invicta за плечами, среди развалин Парфенона, вид у нее сосредоточенный. Страсть к архитектуре уже тогда была в ней – это видно по ее оживленному взгляду. На другом изображении она – на переднем плане, взгляд ускользает от объектива, прячась за копной волос. Линда не помнит этого момента, но мгновенно ощущает эмоции, запечатленные на фотографии.

Линда начинает судорожно перебирать другие фотографии: вот она самозабвенно танцует у костра, одиноко сидит на ступеньках церкви, внимательно изучает карту какого-то города, машет рукой кому-то, стоящему вдалеке…