Элизабет Эссекс - Почти скандал

– Все это лишнее. Когда вы появились, по вашему мрачному лицу я сразу поняла: вы приехали лишь затем, чтобы спасти свою совесть. Никто из них ничего не знает. – Салли указала в сторону гостиной, подразумевая отца и братьев. – Я ничего им не рассказывала. То есть они, конечно, знают, что я служила под вашим началом на «Дерзком», но им не известно, что я… что мы… – Салли запнулась при воспоминании о том, чем занималась в его объятиях, и по ее коже прокатилась жаркая волна. – В общем, никто ничего не знает. И никогда не узнает.

– Понятно… – Коллиар встал между ней и дверями, словно все же опасался, что Салли может ускользнуть. – Ну а как ты сама? Что ты знаешь? Что помнишь? Я помню все – каждую ночь, каждую подробность. И вспоминаю снова и снова. Ты постоянно присутствуешь в моем сознании. Я не могу думать ни о чем и ни о ком, кроме тебя.

– Конечно же, я помню. Я помню, но… Все уже не так, как прежде. Я уже не та. – Страх, который Салли старалась удержать внутри, выскальзывал наружу, надрывая ее голос. Но она должна сделать это. Салли шагнула к столу, на котором стояла лампа. – Взгляни на меня. Посмотри как следует.

«Пусть смотрят, и скоро они убедятся, что смотреть в общем-то и не на что…»

Однако Коллиар был не таким, как остальные. Он видел то, чего не видели другие. Он видел все.

Его взгляд был таким же, как всегда, меж тем как он обозревал ее поврежденное лицо, которое читал словно раскрытую книгу – так, как обычно читал море, выявляя все его секреты.

Не выдержав, Салли отвернулась, ибо не выносила долгого ожидания, но Коллиар, подняв руку, вернул ее голову в прежнее положение и провел пальцами вдоль неровной линии, тянувшейся от виска к щеке. И на этот раз его прикосновение вызвало смешанное чувство удовольствия и боли, настолько пьянящее, что Салли на мгновение забылась.

– Знаешь, что я вижу, глядя на этот шрам?

Салли молчала, потому что не могла произнести ни слова. Она помнила ту щетину стежков, которые увидела в зеркале еще в Гибралтаре, и безобразную паутину неровных линий, ставших теперь розовыми.

Но восприятие Коллиара было иным.

– Я вижу лояльность и преданность. Вижу то, чем ты была готова пожертвовать ради меня. Я вижу любовь. Только любовь способна оставить столь долговременный след. Как это может меня не тронуть?

– Мне не нужна твоя жалость. – Салли высвободилась из рук Коллиара и повернулась к нему спиной, стыдясь слез, подступающих к глазам. Она не хотела, чтобы он видел, как ей тяжело. Она хотела быть сильной, хотела оставаться прежним Кентом. Однако за время их разлуки она слишком привыкла быть Салли. И даже от его признания в любви было так больно, что она едва могла дышать.

– Это всего лишь шрам, и я его вижу. Он как карта моих неудач. Но это не единственное, что я вижу. – Положив руки ей на плечи, Коллиар развернул ее к себе. – Не двигайся, позволь мне рассмотреть.

Салли закрыла глаза.

– Дэвид, пожалуйста, не надо.

– Ну и ну!.. Ты что, пудришься?

В его голосе слышалось столько изумления, словно он обнаружил у нее нож. Впрочем, что-то вроде ножа у нее и сидело внутри. Но с какой стати он удивляется? Почему она не может пользоваться пудрой?

– Надеюсь, для тебя это не признак наступающего апокалипсиса?

Коллиар медленно раздвинул губы в улыбке. Похоже, такой способ выражать эмоции, как улыбаться, по-прежнему был для него непривычным.

– Апокалипсис я уже видел. Так же, как и ты. Но я никак не ожидал увидеть тебя такой.

– Черт возьми! Я хоть и сказала, что не нуждаюсь в твоей жалости, это все равно не дает тебе права относиться ко мне, как…

– Я увидел в тебе женщину, – произнес Коллиар. – Я даже не ожидал, что ты можешь выглядеть так женственно. Точнее сказать, как леди.

Салли замерла, меж тем как в ее груди расцветало что-то очень хрупкое, похожее на надежду. Коллиар подступил к ней еще ближе, настолько близко, что она ощутила тепло его дыхания на своей щеке и силу, исходящую от его могучего тела.

– Наконец-то ты умолкла. Это дает мне шанс. – И Дэвид стал склонять голову.

Салли зачарованно смотрела, как приближались его уста, как закрылись его глаза при первом трепетном контакте с ее губами. Это было лишь легким касанием, одновременно и горьким, и сладким, и почти невыносимым.

А затем его губы накрыли ее рот, посылая внутрь нее жаркое изумление.

Это было слишком напористо, слишком быстро. Если она откроется ему и поддастся опьяняющей надежде, то уже не сумеет вернуться назад.