Сергей Семипядный: Украл – поделись

Второй: Но он может и обратно нож выдернуть. А не продолжать резать самого себя.

Следователь: Всё может быть. Смотря, однако, для чего выдернуть. Если удар наносил убийца, то да, согласен, он скорее выдернет нож, чтобы воткнуть его ещё раз…

Второй: Или десять раз.

Следователь: Да. А самоубийце ударить себя ножом второй раз, да ещё и с прежней силой, весьма затруднительно. Да. Поэтому и канал бывает, как правило, далеко не чистый.

Второй: Да, действительно.

Следователь: Ну и расположение раны, а также направление раневого канала не исключают возможности, что не обошлось без постороннего вмешательства.

А пока они оба, в полутрупном состоянии, но живые, укладывались спать на отведённое хозяйкой место, на скрипучем диване неопределённой расцветки.

– Красавица! Красавица! Это же ясно, как Божий день, – бормотал Литиков, ворочаясь за спиной у Бабухина. – Таких и в столицах ещё поискать. А тут, ты смотри, в первом же попавшемся доме и… Стучишь – открывается дверь, а на пороге… Не было бы меня с тобой – я и не поверил бы! И ты не поверил бы! Не так разве?

– Да так, так. Уймись!

– Но ты же видел её! – вскричал Литиков, удивлённый, что Бабухин не спешит присоединить свой голос к изливаемым им восторгам.

– Видел, видел. Пообтесать её чуток…

– Вот уж не надо! – кричащим шёпотом прервал Бабухина Литиков. – Пусть остаётся, какая есть! Первозданная!

– Ты чего мелешь? Ей под тридцать, не меньше.

– Ну и что?!

– Втрескался, что ли?

– Может, и так. Хотя я всего лишь сказал, что она красавица.

– Зигзаг забубённого алкогольного сознания, – усмехнулся Бабухин. – Ты пережрал, говоря по-русски. Проспишься, глянешь на неё при свете дня… Хотя, согласен, она достаточно сексапильна.

– Дурак! Это утончённейший эротизм высокого полёта! Элегантнейший эротизм!

– Ничего, проспишься и начнёшь канючить: «Сестра, сестра сексуального милосердия…»

– Заглохни!

– Я тебя самого сейчас заглушу. И прекрати ворочаться! – И Бабухин двинул локтем Литикова, которого трепала, по всей видимости, вихреобразующая сила любви, не позволяя полномерно осесть на диванную поверхность.

Проснувшись утром, Бабухин и Литиков опохмелились. Не закусывая.

– А ты, скотина, меньше, чем я, пострадал, – недовольно заметил Бабухин.

– Да, – согласился Литиков. И добавил с необъяснимой печалью: – Даже для непогоды я менее интересен.

– Не понял, – покосился на него Бабухин.

– Татьяна, хозяйка, на тебя вчера смотрела, – грустно сказал Литиков.

– Что значит – смотрела?

– То и значит.

Литиков поднялся на ноги и заходил по комнате.

– Не слишком ли ты подвижен? – бросил ему Бабухин.

– В самый раз. Тем более если учесть, что находится в соседней комнате. Кто! А я и вообще – в самый раз. Мои пропорции ничуть не хуже твоих.

– Твои пропорции? – скривился в усмешке Бабухин.

– Да. И если меня снять в кино, то вполне можно представить меня едва ли не Гераклом. Жан Маре тоже небольшого роста.

– Здесь не кино. Поэтому снимать, – Бабухин подчеркнул это слово, – тебя никто не будет.

– Ты Татьяну имеешь в виду?

– И её тоже.

– Но почему?! – вскричал Литиков. – Я недурён! Я умён! В некоторой степени! – Литиков предупреждающе поднял руку. – По крайней мере, не глупее тебя. Тоже верхнее образование имею. Я нежный и ласковый. Женщина, говорят, любит ушами. Так вот, я, заметь, я, а не ты лапшу словес тончайших более способен производить. И хоть бы это было в первый раз! Нет, и эта пялится на тебя! Как жить? Как дальше жить?!

– Не паникуй, и тебе бабу найдём. У нас денег!.. Кстати, надо бы пересчитать их. Там десятки лимонов. Если не сотни. И красненькие, и зелень. Накупим водяры, шампани – пир устроим. Выбирай любую. Уверен, есть народишко тут, есть!

– Да не получается любую! – всплеснул руками Литиков. – Я выбрал – и что? На тебя смотрела! Как будто я – пустое место!

– Не переживай – ещё ничего не ясно.

– Да уже всё просёк я, – отмахнулся Литиков и сел на табурет, обхватив голову руками. – Я всё просёк!

– Глянешь на неё при дневном-то освещении и поймёшь, что не стоит она твоих переживаний, – сделал новую попытку успокоить товарища Бабухин. – Наливай давай, выпьем.

– Увы. Хоть сколько гляди – всё одно.

Получив от Литикова стакан с водкой, Бабухин выпил залпом, устроился поудобнее на диване и принял благодушно-философский вид. После паузы заговорил:

– Послушай, Мишка, меня. Я тебе вот что скажу. Такова жизнь. Точнее, такова сексуальная культура народов мира. Женский аспект этой культуры. Женщина, я тебе сейчас объясню, принимает, вбирает, заглатывает. А человек жаден. Женщина – часть человечества. Согласись, это так. Человеку надо много. И – сразу. А глотать червячков…