Ирина Муравьева - Лас-Вегас, ночь, бесплатный аспирин

– Вы уверены, что можете добраться до дому?

– Уверен. Спасибо.

Вернулся в гостиницу.

Телефон молчал. Красный огонек не светился.

Он бросился на кровать не раздеваясь. Комната с зарешеченным окошком накренилась, как лодка, и, зачерпнув густой дрожащей черноты, поплыла вверх. Он ухватился обеими руками за матрац и тоже поплыл вверх, все сильнее чувствуя подступающую к горлу тошноту.

Е-ще выше! Е-ще! Ну давай! В ушах звенело. Потом наступила тишина. В закрытую дверь спокойно вошел Копельбаум в белой рубашке и черных джинсах. Сел на стул.

– Да, – сказал он. – Умерла. Как мы и думали.

Лицо колдуна было сосредоточенным, густые брови хмурились.

Он не удивился ни его приходу, ни даже тому, что Копельбаум говорил по-русски.

– Старуха умерла? – догадался он. – Отчего она умерла?

– Старик ее отпустил, – сказал колдун. – Не мог удержать. Сил не хватило.

– А что со стариком? Где он?

– Там же, где она, – спокойно ответил Копельбаум. – Там же, где она.

– Умер? – поразился он.

– Нет, – покачал головой Копельбаум. – Его просто нет больше.

– Так он жив?

– Я не вижу никакого противоречия между тем, что человек не умер, но перестал быть. В одной реальности он есть, – тут колдун прищурился и сделал вид, что припоминает. – А в другой реальности его нет. Вот только которая из них виртуальная? Это по твоей части.

– Ты смеешься надо мной! – сказал он Копельбауму. – Но ты же знаешь, что она…

– Бросила тебя? – радостно и неприятно подхватил колдун. – И что ты намерен делать?

– Не знаю, – пробормотал он. – Я без нее не могу.

– Ах, это слова! – отмахнулся Копельбаум. – Все могут без всех и любой без каждого. Даже родители способны пережить своих детей, хотя уж это-то что за жизнь? А ведь ничего. По грибы ходят. – Он с каким-то особенным смаком произнес «по грибы ходят».

– У тебя есть этому объяснение? – спросил он колдуна.

– Есть, – небрежно ответил тот. – Все очень просто: живут уже не те люди, которые были до потери. Всем только кажется, что это они. А на самом деле они перестали быть, вот и все.

– Значит, если она ушла из моей жизни, меня больше нет? – спросил он.

– Тебя больше нет, – жестко сказал Копельбаум. – Не хочу обманывать. Но вопрос вот в чем: насколько тебе важно, чтобы ты был именно ты? Ведь и иначе тоже можно… Ну, не она, так… В конце концов… И потом: вы уже достаточно потрепали друг другу нервы…

– Оставь, – попросил он. – Что ты понимаешь?

– Только без патетики, – сморщился Копельбаум и поднялся со стула. – Без соплей. Баб на твой век хватит. А эта еще и истеричка к тому же.

– Я тебя убью, сволочь, – прошептал он.

– О! – захохотал колдун. – Вот ты и заговорил о смерти! Стало быть, голову в петлю? Бокал со снотворным? Десять пачек аспирина? Бесплатного к тому же? Я рад, что ты злишься, это оздоровляет… Меня убить невозможно, меня ведь нет. А себя ты убивать не собираешься, это болтовня. Ты хочешь удержаться на высоте, но тебя оттягивает вниз. Ты хочешь быть честным с собой, но в вашей истории быть до конца честным значит и впрямь умереть, поставить точку. Она бросила тебя, а ты – в ответ – лег и умер. Молчишь? Зря. С кем тебе еще поговорить, как не со мной?

– Подожди, – прервал он колдуна. – Что с нами будет?

– Только не ври, – жестко ответил Копельбаум. – Каждый из нас прекрасно знает, что с ним будет. Судьба темна, но человек ясен. Выбирая женщину, ты отказываешься от себя. Выбирая себя, ты теряешь женщину. Но…

Внезапно колдун замолчал.

– Что – но? – закричал он, впившись в Копельбаума слепнущими от мигрени глазами. – Говори!

Но колдун продолжал молчать, и тело его вдруг размазалось по воздуху – хотя лицо все еще было отчетливым и близким.

– Так если я выбираю женщину, – хрипло прошептал он в это лицо. – Если я выбираю женщину, то…

– Да, – выдавили из себя размазанные остатки Копельбаума. – Да. Но эта женщина тебя предаст. А ты предашь ее. И как бы там ни было, но умрете вы в разное время.

– Подожди! – закричал он в темноту и вытянул вперед руки, выпустив свой матрац, который висел под самым потолком, накренившись. – И ничего другого?

Копельбаум не успел ответить. Матрац с грохотом обрушился вниз, и тут же наступило облегчение: мигрень прошла. Он лежал на кровати в спокойном и удобном положении, до подбородка укрытый простыней. Комнату заливало утренним светом. Правый бок его чувствовал ровное тепло другого человеческого тела, укрытого той же простыней.