Александр Штейнберг - Кавказская Одиссея и граф Николаевич

Слово предоставили докладчику. Полковник начал в бодром темпе. Сначала он осудил архитекторов как консерваторов, носителей излишеств, транжирящих государственные средства. Потом перешел к сути дела.

– В настоящее время строятся дома с большими залами, понимаете ли, с большими железобетонными конструкциями. Я решил это дело упростить. Когда нам прикажут построить, понимаете ли, театр или даже цирк с большим залом, мы должны насыпать из земли холм круглой формы, как купол. Чтобы земля держала форму, ее можно немного намочить. Потом этот холм обкладываем кирпичом на растворе. При этом оставляются отверстия в рост человека и больше. Через неделю после этого вызываем полк солдат с лопатами, подпускаем их к отверстиям, и они постепенно выгребают землю. Остается, понимаете ли, огромный купол. Такой же прием можно применить и для других зданий. Экономический эффект получается очень сильный. Я его уже считал. Прошу утвердить.

Встал директор. «Кто желает выступить?»

Из дверей раздался голос:

– Аналогичным приемом пользовались в Риме для малых куполов, только там не пригоняли полк солдат, а объявляли, что в грунт положили золотые монеты и его разгребали добровольно за считанные часы.

– Вы выйдите и выскажитесь, – предложил директор, но комментатор, стоящий в дверях, смылся. – Кто еще хочет высказаться? – Гробовое молчание. – Ну, тогда я должен перед вами извиниться. Меня на двенадцать вызывают в Госстрой. В дальнейшем заседание Совета будет вести мой заместитель – наш глубокоуважаемый Михаил Игнатьевич, – и он быстро выбежал из зала.

Глубокоуважаемый Михаил Игнатьевич побледнел. Он огляделся по сторонам с тайной надеждой – но, увы, больше передоверять ведение Совета было некому.

– Кто хочет высказаться? – спросил он внезапно охрипшим голосом без всякой надежды. И вдруг произошло чудо.

– Я, я! Я очень хочу высказаться! – раздался задорный голос, переходящий в крик.

Это была мадам Холостенко. Она стремительно начала пробираться от дверей, неся под мышкой рулон чертежей.

– Товарищи! Мы только что прослушали доклад. Это не доклад – это бред. Да как вы посмели явиться сюда с этими детскими рисунками и ничтожными мыслями. Вы глубоко невежественный человек. Вам надо сначала пойти немного подучиться.

– Но позвольте…

– Не позволю!

– Я буду жаловаться! Как вы смеете меня оскорблять?

– Жалуйтесь куда угодно! Мне наплевать! Безграмотный проходимец! А вы посмотрите, товарищи, на это оформление, на эти золоченые рамы, на эту безвкусицу! Устроил здесь Эрмитаж!

– Вам это так не пройдет!

Народ был в восторге. Начинался откровенный скандал. Михаил Игнатьевич провозгласил для приличия:

– Товарищи, перестаньте спорить.

– Хорошо. Я перехожу к делу, – заявила боевая оппонентка. – В одном прав был докладчик: основная проблема – снижение стоимости большепролетных зданий. Но она же не так решается. То, что он здесь показал, бездарно и нереально. Я вам сейчас покажу, как это делается. Это осуществляется очень просто, с помощью брусьев и канатов.

Народ стал помаленьку пробиваться вперед, предвкушая очередной цирк. Михаил Игнатьевич понимал, что следовало бы сказать «прошу ближе к теме», но воздержался. Он сидел и обдумывал письмо, которое завтра уйдет к высокому начальству. «Мы рассмотрели на заседании Ученого Совета предложение товарища Охрипенко А.В. присутствии большого количества научных сотрудников. В обсуждении приняли участие ведущие специалисты института. К сожалению, вышеуказанное предложение не получило ни поддержки, ни одобрения выступающих в связи со своей нереальностью». Он протянул секретарю несколько листков бумаги:

– Сделайте обходной листок, в котором все распишутся. Нам нужно знать, сколько пришло людей.

В это время мадам Холостенко, к восторгу публики и к ужасу отставника, снимала картины и развешивала свои чертежи…

Следующий конкурс, с которым мне пришлось столкнуться после канувшего в лету Пантеона, был Всесоюзный конкурс на Музей Ленина в Москве. Конкурс был огромным и по объему работ, и по охвату архитекторов, так что мне, молодому специалисту, предоставилась возможность в нем поучаствовать только как оформителю. Объем здания был очень велик. Доски были невероятно большими, и их было очень много.

Когда проекты прибыли в Москву, была организована выставка, а потом обсуждение. Проекты подавались под девизами. Наш соавтор, побывавший в Москве на этом обсуждении, рассказал нам весьма интересные подробности. Оказывается, несмотря на инкогнито и запечатанные конверты, все знали, где чьи проекты. В самом начале выступления носили довольно приличный характер типа: «В проекте под девизом «Солнце в квадрате» мне кажется, не совсем правильно использована градостроительная ситуация…» Через час после начала обсуждения все принципы этики были забыты, и выступающие открыто перешли на фамилии: