Александр Штейнберг - Кавказская Одиссея и граф Николаевич

– Шуточка, – говорил он мне, сильно картавя, – пойдем со мною в бейсмент. Пусть дамы остаются навегху, они в этом деле все гавно ничего не понимают. Только мы с тобой сможем оценить то, что я тебе покажу. А покажу я тебе такое, что ты упадешь. Как могла сохганиться такая вещь, я пгосто не пгедставляю. А я ее гаспознал уже издали. Я сейчас зажгу свет, чтобы ты лучше мог гассмотгеть. Ну как? – он с торжеством посмотрел на меня.

Есть такой американский художник Эл Хог, который всегда рисует зеленую волну с белым гребешком и луну. Его принты обычно рекламирует «Art Business News».

– Так это же Эл Хог, – сказал я.

– Шугочка, ты гений. Я тоже о нем слышал. Ну, а когда я газобгал подпись, я так и обомлел.

– А зачем тебе принт Хога? – сказал я опрометчиво.

– Какой же это пгинт, – сказал он со слезой в голосе. – Ты что, не видишь мазки?

– Алик, эти мазки сделаны не краской. Это лак. И если ты внимательно посмотришь, они только на волне. Мы можем раскантовать, если хочешь, и ты увидишь, что это не холст, а тонкая бумага.

– Нет, гаскантовывать я ничего не буду. – Он был очень расстроен, но не сдавался. – Я думаю, что ты ошибаешься.

Однажды мне позвонил мой family doctor и попросил разрешения приехать ко мне посоветоваться. Зайдя к нам, он вывалил на стол небольшую работу в роскошной раме.

– Была у меня, знаете ли, такая пикантная картина, но в плохой раме. Я решил ее перекантовать и отдал китайцу в галерее на нашем моле, так он ее испортил.

– Послушайте, так это же репродукция Буше! Но кому же пришло в голову ее портить и дорисовывать какие-то дикие деревья?

– Я не знаю Буше это или нет, но китаец мне ее испортил. Он согласен заплатить мне 300 долларов за ущерб, но я не знаю, сколько она стоит и сколько с него требовать.

– Бедный китаец! Это какой-то чудак взял и дорисовал здесь деревья гуашью, а китаец, чтобы как следует ее окантовать, промазал ее клеем, и гуашь поплыла.

– Так что, вы считаете, что 300 долларов достаточно?

– За эти деньги вы купите тридцать таких принтов.

– Скажу китайцу, что он вас должен благодарить за доброту. Бог с ним, тем более, что раму он мне тоже оставил.

С соседкой Грега было еще сложнее. Она требовала восторгов. У нас не получалось. Мы с трудом отделались от этого тяжкого визита за полчаса.

На следующей встрече Грег нам продемонстрировал, какой роскошный альбом он купил для фотографий моих работ. Мы удостоились чести быть представленными его невесте, огромной дылде на голову выше его. Они были веселы, они смеялись, предчувствуя выгодный «deal».

У американцев свое понятие юмора, у нас свое. Наш хороший анекдот не вызывает у них никаких эмоций, нам же довольно трудно воспринимать американский юмор. Когда Грэг представлял свою невесту, он сказал:

– Это дама, которой я подарил свое сердце.

– Лучше бы ты подарил мне свой кошелек, – ответила прямолинейная дама.

Все семейство смеялось по поводу этой шутки полчаса, и потом неоднократно повторяло ее.

– Ее родственники, между прочим, живут в Мексике, – доверительно сказал Грэг, – если у нас все пойдет хорошо, мы все вместе поедем в Мексику, там есть богатые люди, которые любят живопись. Вы оплачиваете, я организовываю.

Следующие наши встречи носили странный характер. Он нам назначал свидания, но дома его не оказывалось. Мамаша нам сообщала, что он пошел играть в гольф, и там у него проблемы. Гольф он считал высшим признаком аристократизма, а игра в гольф, по его мнению, освобождала его от всех обязательств. «Вы же понимаете, какие там собираются игроки. Это как раз те люди, которые нам с вами нужны».

Мы этого не понимали, и после третьей бесплодной поездки сообщили ему, чтобы он приготовил мои работы, иначе у него будут неприятности.

Через несколько дней он позвонил:

– Вам крупно повезло. Скоро состоится большой престижный аукцион в отеле «Мариот». Я уже приготовил заявку. Привозите мне срочно картину Shabbat Dinner. Жду.

Картину мы привезли. Это был большой натюрморт со столом, накрытым старинным серебром, с фруктами, бокалами и свечами.

– Видите, я же говорил, что сделаю вас богатыми и знаменитыми. Аукцион в воскресенье. Я вам перезвоню в понедельник.

В понедельник он, конечно, не перезвонил, и мы позвонили ему сами. Я все время говорю «мы», так как только моя дорогая супруга Леночка могла с ним общаться. Во-первых, я многого не понимал, во-вторых, он без конца врал, и это раздражало.

Когда он понял, что это мы, он заверещал, заблеял: