Александр Ломтев: Лента Мёбиуса

В общем, колдун не ошибся и в этом…

Мама позвонила среди ночи. Боже, ну вот всегда она так! Что ей приспичило?!

– У тебя всё нормально?

– Да, всё хорошо, что ты вдруг?

– Ну как же хорошо, если ты тревожишься? У тебя же на душе кошки скребут.

– С чего ты взяла? Никаких кошек, всё хорошо, нет никаких проблем.

– Ой, сынок, от меня-то уж ты ничего не скроешь. Ты будь поосторожнее, не лезь на рожон-то. Береги себя всё-таки, у тебя же семья…

– Ладно, ладно… Погоди, мам, а как же ты звонишь, ты же умерла!

– Ну, вот так вот. Какая разница, умерла – не умерла, сердце-то за вас, детей, всё равно болит…

На улице к Ивану Кузьмичу подошла молоденькая корреспондентка с диктофоном и спросила:

– Скажите, если бы сейчас к вам подошел Александр Сергеевич Пушкин, что бы вы у него спросили?

– Живой Пушкин, настоящий? – уточнил Иван Кузьмич.

– Ну да, живой, настоящий…

– Пожалуй, спросил бы: как пройти к психбольнице?

– Почему?!

– Ну, если человеку среди бела дня является настоящий живой Пушкин, значит у него, в смысле у человека, а не у Пушкина, что-то с головой не в порядке, с психикой проблемы.

Девушка хмыкнула и отошла. А Ивану Кузьмичу отчего-то вдруг захотелось прогуляться к памятнику Пушкину. Не торопясь, он добрел до бульвара, подошел к памятнику и, глядя в глаза бронзовому поэту, негромко спросил:

– Ну, что, брат Пушкин?

Голубь шумно слетел с зеленоватого плеча, и Ивану Кузьмичу вдруг показалось, что бронзовые черты лица поэта дрогнули; и по спине Ивана Кузьмича испуганно пробежала стая мурашек, когда он услышал, как Пушкин, задетый такой фамильярностью, колко ответил ему:

– Ах ты, сукин сын…

Иван Кузьмич устыдился своего поступка; но Пушкин снова застыл. Печально он смотрел на наше поколенье…

– Ну, тэкс, у нас дублик – «три-три», трешник…

– Так вот, на счет Лох-Несса…

– Да что ты мне толкуешь тут про Несси из озера Лох, ты еще расскажи мне про памирского Етти, ети его… Ты думаешь, неизведанное только где-то за горами-за морями? А в нашем Арзамасе самое удивительное событие – Аркадий Гайдар? Вот и ошибаешься… Смотри, чего ложишь, помухлюй у меня…

– Да я случайно…

– Как же, случайно! Дак вот, жена моего двоюродного брата…

– Кольки, что ли?

– Кольки… работает в нашем краеведческом музее. И знаешь, чего они там нашли? Нашли старинную бумагу, в которой рассказывается, что во времена Петра Первого случилась у нас в Арзамасе страшная буря; ветер, град, дождь, гроза… И вот вдруг с неба упал змей! Большой, с головой, как у крокодила, с перепонками вроде крыльев, страшный…

– Живой?!

– Неа, мертвый. Весь город сбежался смотреть на чудовище. Ну, попы завыли, что, мол, дьяволово отродье, и надо его сжечь немедля. Но как раз тогда Петр издал указ, что если где что чудесное или несообразное обнаружится, чтоб под страхом смерти не уничтожали, а везли в Кунсткамеру – это музей такой.

– Знаю, знаю, в Питере.

– Опять дублик! «Пять-пять» – начинай опять. Ну вот, служивые люди этого змея измерили, осмотрели и вот тогда эту бумагу, которую в архивах нашли, и составили. Ну змея натурально заспиртовали в огромной бочке, и тихим ходом с попутным обозом отправили в Питер… Ну ходи, чего ты.

– Ну и что?

– Да ничего. Не доехал змей до Питера. Пропал где-то по дороге. Ходи давай.

– Как же?

– Да так… Я думаю, зря они его в спирте везли. Думаю, где-то по дороге мужики эту бочку распатронили. Выпили спирт. И ищи – свищи…

– Да-а-а… А какая сенсация была бы!

– Ну, и так сенсация. Столько всего в газетах понаписали про этого змея, как бумагу-то эту нашли. Да вот посмотреть бы на него, а – фиг!

– Жалко.

– Ну, да… Вот если бы он на Копенгаген упал или на Лондон, может бы, сейчас в музее каком вместе со скелетами динозавров красовался.

– Да, не там упал. Не угадал. Но как же они его пили, спирт из бочки? Я бы после змея побрезговал.

– Ну, да больно ты брезговал в прошлый раз, когда Васильич…

– Ну, это другое дело…

– Ничего не другое. Рыба! Ну все пошли, а то мастер покажет нам и Несси, и Змея, и Етти, ети его…

Дом рухнул около двенадцати ночи. Пока жители из соседних домов дозвонились до милиции и пожарных, пока те приехали к городской окраине, пока собрался народ с окрестных улиц, облако пыли уже осело, и на месте двухэтажного строения сталинских времен возвышалась лишь гора обломков.