Станислав Хабаров: Аллея всех храбрецов

– Вы же знаете, Борис Викторович, – ответил Иркин мягко и тихо.

– А вам, Вадим Палыч?

– Молодые, – откликнулся Вадим, – ещё не значит, что специалисты.

Все посмотрели на Мокашова.

– Первый вопрос анкеты, – сказал Вадим, – в шахматы играете?

– Играю, – осторожно ответил Мокашов.

– Тогда, простите, – развел руками Вадим, – это по определению наш человек.

– Откуда вы к нам? – поинтересовался Викторов.

Мокашов объяснил, пожалуй, чуточку подробней, чем следовало. Тогда Викторов взялся за голову, покрутил ею, не отнимая рук, сказал в неповторимой викторовской манере:

– И кого только у нас нет.

Знакомство Мокашова с отделом завершилось в несколько минут.

– Теоретики, – толкал Вадим очередную дверь, – считают себя чрезвычайно умными людьми, хотя и совершенно напрасно… А здесь прибористы, иначе практики. У них в мозгу поменьше извилин, зато в руках постоянный рабочий зуд. Им просто не терпится воплотить то, что рождается в светлых теоретических головах.

Вдоль стен комнаты тянулись грубые лабораторные столы. На них громоздились осциллографы, криостаты, тестеры; распластывались коричневые панели в разноцветных сопротивлениях с серебряными паутинками схем.

– Воплотить не то слово, – отозвался один из прибористов, паявший в углу. Остальные работали, не поднимая голов.

Приборист был весь перебинтован: руки и голова. Края бинтов были прилеплены пластырем.

– Не воплотить, только убедиться, что всё, предложенное теоретиками – чушь и бред и предложить то, что и имеет место быть.

– С соображаловкой у них не очень, – вздохнул Вадим, – именно, имеет место быть. Однако начальство их любит. Этому даже ошибочно орден выдали.

– Вижу, не даёт тебе покоя мой орден, – сказал приборист, – могу походатайствовать, чтоб и тебе разрешили его носить. По праздникам.

– Давай, – рассмеялся Вадим, – ходят слухи, что ты "гибрид" в скутер переделываешь. Речевое управление…

– А как же. Управляется, когда материшь. До вас квитанции не доходят, когда я вас матерю. Точности посчитали?

– Ты же знаешь, – замялся Вадим, – "Сапоги"…

– Не знаю и знать я не хочу, – отрезал приборист, – смотри, ведущего наведу.

Они прошлись по немногим отдельским комнатам.

– Тесно у нас, – вздыхал Вадим, – расширяемся при постоянном объёме.

С территорией Мокашов знакомился у окна. "Это наше, – говорил Вадим словами Ноздрёва, – а там за трубой… тоже наше. КИС, видишь серое здание, у нас там стенд. Дальше крыша зеленая, перед столярным… и там наш стенд в бывшем гараже".

– Зачем столярный? – удивлялся Мокашов.

– А ящики, тара, как правило, нестандартная и всегда под рукой. Куда тебя посадить? Хорошо бы к "сапогам". Место для сектора сберечь. Постой-ка, я мигом.

И Мокашов остался один. Светло было только здесь, у окна, а коридор сгущался темнотой. В нем возникали неясные тени. Чаще других на границу света и тени выходил пожилой мужчина с расплывшимся бабьим лицом. Он был целиком в зеленом: френче и брюках, и каждый раз вглядывался в Мокашова.

"Игуана, – отметил про себя Мокашов, – большая, бесформенная и бегает на задних ногах. Но за проворство приходится расплачиваться, и она останавливается, принимая нелепый и важный вид".

Вадим задерживался.

"Игуана, – думал Мокашов, – старая, морщинистая и щеки обвисли, на манер кулис. Будто его сначала надули, а затем чуточку спустили, оттого и подобный вид».

– Пошли, – появился Вадим, – уплотняем "сапогов".

И они двинулись в коридорную тьму.

– Вадим Палыч, – плаксиво раздалось за спиной, – я вас повсюду ищу.

Они обернулись. За ними стоял все тот же мужчина с бабьим лицом.

– Знакомьтесь, Петр Федорович. Это наш новый сотрудник – Мокашов. Не знаю, правда, отчего мне приходится знакомить вас?

– Вот именно.

Игуана втянула воздух. Внутри неё что-то заколыхалось.

Спустя полчаса Мокашов шагал знакомой аллеей. Прав был Пальцев, предупреждая: «Только не сделайся мальчиком на побегушках, мальчиком подай-поднеси. Для битья. Сразу же о себе заяви: Я, мол, Ньютон второй, Ньютон Секонд». Как он разволновался, когда Вадим сказал: «Есть тут срочное задание», подумал: справится ли? А его отправили в столовую. «Подежурь, – напутствовал Вадим, – все через это прошли». И он плелся в столовую, бормоча себе под нос: вы меня не знаете, вы меня ещё узнаете.

Пусто было на территории и далеко видно впереди. Вот вдали показалась тоненькая фигурка. Девушка в защитной форме. При ходьбе ее чуточку покручивало. Это делало походку красивой. Масса мелких движений усложняли её.