Елена Ительсон - Философия чашки (сборник)

У Валентина долго пили вредный кофе. Но сначала Антон проверил на стерильность чашки, как казалось ему, запылившиеся.

– Какой ты брезгливый, Антон!

– Это я в Маму, порядок люблю…

Антон осмотрелся и увидел, что все стены в квартире Валентина увешаны детскими рисунками.

– Кто же это так хорошо рисует? – спросил Антон не из вежливости, – уж очень необычными были рисунки.

– Да наша Оленька. Она учится у Глеба. Помнишь такого, на класс старше? Теперь изостудию ведет. А твоя-то дочь как? Небось, во все школы отдали: и в музыкальную, и в спортивную, и в художественную…

– Нет, Валентин. Ты знаешь, она ничем серьезным заняться не хочет. Мы купили ей роскошный письменный стол. «Пиши, Анечка, рисуй», – говорю.

– А она?

– А она картинки переводит. Я привез ей из Германии. Ездил туда на симпозиум. Она садится вечером, когда сделаны уроки, за стол, берет целый таз воды, кладет туда картинки. Мы ей говорим: «Размокнет, Анечка, размокнет!», а она еще больше воды подливает. Потом осторожно сдирает верхний слой с картинок и спрашивает: «Папочка, им больно? Больно? Я ведь им кожу порвала! Зато теперь все понятно, ярко!»

С утра Антон пошел гулять по городу. Он метил улицы, дома, скверы своим тоскливым взглядом. Метил. Чтобы не вернуться никогда.

Ни тогда, когда умрет Мама.

Ни тогда, когда умрут соседи.

Ни тогда, когда совсем состарится город его детства…

На вокзальной скамейке сидел маленький беглец, ел пирожок и сосредоточенно смотрел вперед.

– В Америку, что ли собрался?

– Угу.

– А деньги есть?

– Не-а.

– А зовут-то как?

– Как надо…

Через полчаса они уже ели вермишель в столовой. Сашка пил кисель и, оттаявши, спрашивал:

– А когда я приеду, написать вам можно?

– Оттуда? Из Америки? Можно. Только дорого.

– А вы мне ответите?

– Да, конечно… Сашка, я тебе ручку дарю. Ей очень хорошо письма писать…

– Я вам потом другую пришлю из Америки, можно?

– Можно…

Рельсы узкоколейки сливались перед глазами. «Как сегодня доберусь до Москвы? Там еще своего поезда ждать придется часа четыре… В Ленинку, что ли зайти?» – думал Антон.

Поезд подошел. Сытый Сашка сел в него.

– Ну? Пока? – помахал Антон.

Его поезд должен был прийти только через час…

Очень холодно. А ведь только начало осени.

– Может быть, чаю попить? – подумал Боря. – Только что-то чашки своей не вижу… Нет… Подожду Юлю…

…Боря встал и пошел открывать дверь. Юленьку ждали ещё утром, как ждут врача, а она не появлялась.

Но вот наконец в дверь просунулись толстые чемоданы. Это вплыла Юленька.

– Чаю хочу, Боренька! – закричала она, не здороваясь. Боря схватил ничейную зеленую чашку и стал процеживать в нее старую заварку.

Юленька пошла мыться.

Они не виделись с лета, но Боре казалось, что все это время они сидели и пили бесконечный чай. Пили бесконечный чай и считали уплывающие из-под рук деньги.

– Боренька! Иди сюда! – это Юленька закричала из ванной.

Боря остался сидеть в кухне: не хотел мочить новую рубашку. Обиженная недомытая Юленька выскочила в кухню:

– Ну, Боренька! Ну, посмотри, какая я русалка!

Боря смотрел в лепной потолок, хлюпал губами и хотел встать, чтобы уйти, но Юленька полезла целоваться. Ему пришлось держать Юленьку на руках. Вдруг Боре показалось, что все это ненадолго, что скоро закончатся скучные чаепития и можно будет спокойно заняться наукой.

– А чай готов? Боренька? – Юленька не слезала с его колен.

– На, пей, – он поставил чай с еле желтой заваркой.

– Не крепкий же!

– А крепкого нет, – Боря развел руками. – Чай заканчивается.

– Почему ты меня не любишь? – Юленька заплакала.

«Почему ты не хочешь от меня отстать?» – подумал Боря, но ничего не спросил.

«Вот сейчас придет Мама, вот сейчас придет Мама… – думал Боря, – И все закончится. И Юленька от меня отстанет».

Пришла Мама. Уставшая. Побрела на кухню. Спросила удивленно:

– Боря! Чего же ты не накормил Юленьку картошкой?

А потом к Юле:

– Ну, как вы себя чувствуете, Юленька?

И Юленькино смущенное:

– Хорошо…

И Борина мысль: «Нет, никак ее не выгнать, даже Мама этого сделать не может…».

Юленька начала есть картошку, заверещала:

– Я, между прочим, с дороги, а вы даже не спрашиваете, как поживает моя диссертация! Подай, пожалуйста, Боренька, соли!

Он уже «кричал», он уже рвался наружу, он лез в форточку за своим сигаретным дымом: «Зачем я ее впустил? Она опять «вопьется» в меня. Опять. Опять…». Вода закапала в ванной.