Михаил Мазель - Рассказка о Лисёнке и королеве шуршариков

Я читаю стихи и делю их на «верю – не верю».

Я считаю секунды, деля на «сезон – не сезон».

На отрезках дорог нас встречают незримые двери

Мы проходим сквозь них.

Так не хочется думать «на зло».

Не на зло… Вопреки… Вместе с тем…

Для того… Потому что.

И стихи не причём (я, вообще, не умею читать).

Просто тихо бреду несмешной, нецелованный «мучо»

И не знаю я точно, кому я ещё не чета.

Цель пока что не цель. Не добро и не зло панацея.

И пройдённый отрезок уходит с рассветом как сон

И не знает никто у кого он ещё на прицеле.

Лишь порою сигналит сквозь тьму за спиною клаксон.

Я ещё не пишу, но уже я не строю иллюзий.

Я сличаю стихи и делю их на «так и не так».

То не сердце стучит, то в душе открываются шлюзы

Дверь опять я ищу и, зажмурившись, делаю шаг .

Они жили в большом и светлом городе. Они были самыми что ни на есть обыкновенными – то есть созданными для любви и счастья. Они ждали и верили, а вокруг протекала жизнь со всеми её воплощениями: бедами и горестями, маленькими радостями и большими сюрпризами, трудностями, буднями и редкими праздниками. Кто-то был несчастен, а кому-то подмигивало солнышко. И все они проходили мимо, иногда хмурясь, а иногда улыбаясь, порой толкаясь или задевая друг друга плечами. Они жили в большом и светлом городе: в какое-то время и в какой-то стране.

А город пульсировал на перекрестках проспектов и бульваров. Последние протекали полуовалами, разрезая его на части, одновременно и соединяя их. Такой вот парадокс, закон философии, если хотите: если смотреть по карте, – разрезали, а если призадуматься, – связывали крепко-крепко, хотя бы тем, что на них происходила жизнь, воплощаемая в случайных и запланированных встречах.

Они жили в большом и светлом городе, и их жизни текли сквозь него, как всё те же бульвары, на которых и происходила всё та же жизнь. А бульвары, в свою очередь, текли через город, словно природные сезоны сквозь самую вечность.

И вот, однажды, в город по обыкновению неожиданно пришла осень и бульвары оделись жёлтым шелестящим под ногами нарядом. Город затаился, как привык это делать уже давно и повторял из года в год, в тот странный момент, когда одним мановением кисти Волшебника, будто в детской магической раскраске, цвета сменились с зелёного на жёлтый.

Город затаился и ждал, и сам не знал, чего он ждёт. Скорее всего он ждал чуда, ведь не имеет смысла ждать чего-то другого. А ждать чуда – что может быть прекрасней. Именно ждать, потому, что когда оно, наконец, свершается, не остаётся ничего другого, как ждать нового, ведь иначе теряется смысл жизни. Хотя можно, конечно, и свершать чудеса. Собственно, наша маленькая история именно об этом.

Ты кто? – спросил я её, стараясь вкладывать в голос как можно больше тепла и ласки. Октябрьское солнце старательно помогало мне в этом, но ему явно уже не хватало запасов, накопленных в уходящем году. Значит, вся ответственность за раздачу тепла возлагалась на меня одного. Хотя, кто мне сказал, что ей было холодно? Это божественное создание само могло обогреть кого угодно. Чтобы понять, а вернее, почувствовать последнее, не нужно было быть ни семи, ни даже восьми пядей во лбу.

Она стояла, утопая по колени в свежеопавших листьях…

…Мой любимый бульвар уже несколько дней напоминал шуршащий ручей, золотящийся чешуёй, чистоту которой только иногда нарушали багряные кленовые вкрапления, видимо, принесенные с соседних улиц озорным вечерним ветерком.

Собственно, если быть до конца откровенным, это был не просто мой любимый бульвар. Иногда мне казалось, что я составляю с ним одно целое, хотя я и не смел добавлять к моему ощущению слово «самый». Я, вообще, очень осторожно отношусь к слову «самый». Ведь всё, что нас окружает, так неустойчиво, что порой, проходя по изученной до последней трещинки и выбоине дороге, мы не знаем, что нас поджидает за знакомым поворотом. Иногда случайный шаг в сторону позволяет нам взглянуть на что-то до боли привычное под совсем неожиданным углом и выкрикнуть: – «Боже мой, как я мог столько лет не замечать этой красоты!»

Я всегда жил в ожидании такого шага, поэтому и относился с опаской к слову «самый». Поэтому у меня всегда было много любимых книг и песен, фильмов и актёров, переулков и бульваров. У меня не было только любимой… Может быть и потому, что любимая-то как раз должна быть «самой-пресамой»… И каждый раз, делая шаг за поворот, я ждал её. И каждый раз я проходил по знакомому с детства бульвару в надежде, что случайный шаг, поможет мне бросить именно тот случайный взгляд на скрытое от меня место пространства, где ждёт меня именно она…