Мария Каменецкая - Сахар на дне чашки. Повесть, рассказы

Одна из захмелевших гостий заплакала, вспомнив, что ее вдовству всего пять лет, а еще две стали ее успокаивать. Четвертая кричала: «Нужна помощь?! Нужна помощь?!». Пятая отыскала свой шарфик и свои туфельки и тихо засобиралась домой.

Когда приехала «Скорая», дед сидел на диване и ел суп. Бабушка сидела рядом и гладила его по коленке. Врачи сказали, что лучше бы дед их научил, как пить паленую водку и не сдохнуть.

– Ласковое слово и старику приятно, – дед подмигнул Денису, – Внимание-то всем нужно.

Денис ответил: «Идите спать», – и под стариковский храп и какую-то комедию, мыл посуду, убирал с пола крошки, огрызки и чесночную кожуру.

Дома у Ланы играли в «Монополию». Все: мама, папа и бабушка – сидели за столом в гостиной и играли в «Монополию». Мама нарезала сыра и яблок, открыла оливки, поставила графин с морсом.

– Пять, шесть.. йес! – папа сделал ход, – Железная дорога моя! Ну все, взвинчу цены – мало не покажется.

Женщины посмеялись шутке. Бабушка сказала, что пенсионерам полагаются скидки. Опять посмеялись.

– Дочур, присоединяйся! – пригласила мама.

– Э! Какое! Игра в разгаре. Не пущу, – шутливо пригрозил папа.

– Да все хорошо, я уже наигралась, – тихо сказала Лана.

Лана была по-прежнему пьяна, только теперь еще голова разболелась. Она мечтала добраться до ванной, а потом до кроватки так, чтобы ее не заставили вести беседы и не уличили в пьянстве.

– Мы по тебе скучали! – крикнула мама, но скорее из вежливости, чем из спонтанного чувства: сейчас она была увлечена строительством отелей, не до дочери.

Сполоснув лицо и почистив зубы, Лана тихонько легла в кровать и решила не шевелиться, пока в голове не перестанут кружить вертолетики.

Через полчаса, а может, под утро, когда Лана только-только проваливаться в нормальный сон, возникла мама:

– Дочуронька, как насчет поболтать?

Лана зарылась в подушку. Мама погладила лоб, волосы:

– Что-то ты мокренькая, дочуронька.

Утром Лана обнаружила записку от мамы: «В пятницу идем в гости к тете Люсе. Будет ее Коля (!) Очень хороший, перспективный юноша (!!). Надо поболтать».

А Таня домой не поехала. Ей там нечего было делать.

На перекрестке двух сонных улиц всю зиму простояла, прибитая грязью и льдом, вжатая в землю, машина. Пока ночь была длиннее дня, машина потихоньку темнела. Под зимним ледяным дождем, ветрами, моросью и раз-другой под тихим снегом, машина усыхала и съезжала набок. В новогодние праздники безвозвратно исчезли два колеса.

С тех пор, как под окнами появился автомобиль, Таня выдумала с десяток историй о его потерянном владельце; историй в духе дневных ток-шоу – то дерзко неправдоподобных, то безнадежно трагичных. Она свыклась с автомобилем, как со своей желтой кружкой, подарком матери на день рождения (как можно было всерьез подарить кружку на 19-летие родной дочери – другой вопрос), как с бокалами и пепельными блюдцами, бултыхающимися с вечера в раковине, как с утренним запахом – запахом сырости, пропитавшим кухню.

Где-то к середине февраля, когда началось стремительное, будто бы окончательное, таяние снега, у забытого автомобиля остановился эвакуатор с треугольной наклейкой на корпусе: «Не жди – утилизируй!». Из эвакуатора выпрыгнули двое, приветственно похлопали машину по капоту.

Двое за окном разговаривали. Один по-хозяйски ходил вокруг машины, дергал зеркала, щупал колеса. Второй размахивал руками, как будто кого-то подзывал, оглядывался и шебуршал взглядом по соседним окнам, где каждые несколько секунд мигало спросонья чье-то новое утро. Посовещавшись или поспорив, мужики загрузили-таки сироту на свой эвакуатор, погромыхали и отчалили. На земле осталось темное, глубокое пятно.

Было это ранним утром. Таня стояла у окна, чаем запивала бутерброд с сыром, но без масла. Масло кончилось неделю назад, всё забывали купить…

Дозавтракав, Таня кинет чашку в раковину, расчешет волосы – пальцами, расческа где-то в сумке, лень искать – наденет синюю в белую полоску куртку, которая и на теплую зиму, и на весну. В прикрытую дверь одной из двух комнат, где спит мама, Таня скажет: «Пока». Мама проснется только к Таниной третьей паре: она была у соседки; вернулась, пропитанная пивным и соленым (Тане казалось, что мужским) запахом.

Таня запрёт дверь на два оборота и поедет в институт. А после института – на Обводный канал, к горчичному дому.

Она будет смотреть на четвертый этаж, квартира с окнами на воду. Второе справа – спальня, где гладкое бордовое покрывало на кровати и тяжелый запах духов. Третье окна справа – кабинет, там прекрасный бардак из бумаг и книг, пятна от чашек на столе и копченый от уличной гари подоконник. «Надо поработать. Не могу работать в тишине», – говорил Танин возлюбленный и открывал форточку.