Николай посмотрел на сестру взглядом полным понимания и в то же время сочувствия. Он узнал в ней самого себя несколькими годами ранее. Вот и он, также как сейчас Надюха, стремился когда-то к красотам городской жизни. Вот и он с самого детства мечтал ходить по гладко вымощенным улицам в красивых костюмах. Ходить да так, чтобы и лак на ботинках блестел. А не утопать в вечной деревенской грязи. Вот и ему не терпелось раньше избавиться от осевшего, прилипшего, как пыль, тягучего деревенского акцента, отдававшего в беседе чем-то второсортным, недоделанным. Да, стремился, хотел, желал. Покорить столицу, а с ней и весь мир, который открывался его ребяческому воображению, как только ступил он на Московскую землю. А прошло несколько лет, и все стремления как прах развеялись. И оказалось, что покорять нечего: громадина всего мироздания никогда и никому не будет доступной, хоть лбом ты бейся. Оказалось, что незачем было так торопиться жить красиво и беззаботно, ибо нет её – беззаботности. Нигде нет, а в городе так, пожалуй, её и вовсе быть не может. Ни к чему было и дремучести своей стесняться, потому, как выяснилось, именно в российской глубинке и хранится-то вся сила русская. Вся её неисчерпанная кладезь красоты, богатства и культуры в ней, в деревне – акающей, как у них под Калугой, или окающей, как где-то на Волге, а не в городе, лишь красоты, да богатства к рукам прибирающем, а истинного ухода не дающем. Показной осталась на поверку столичная жизнь. На всемирное обозрение выставленной и оттого уже искусственной. А естество-то оно вот оно где живо – в родной деревне, в том самом распевном говорке, что приятно ласкал теперь слух, а не резал, как некогда. Ласкал так, что самому хотелось повторить, и ударения ставить, где получится. Дошло это до Кравцова. Только сейчас вот и дошло. Отчего он и радовался, и огорчался одновременно. Огорчался, так как хотелось бы ему сейчас чтобы произошло это ранее, когда были ещё при жизни родители. А радовался, что всё-таки дожил до светлого момента собственного созревания, которое, как ведомо, каждому в разном возрасте предписано: кому с самого детства приходит, а кому и до старости ждать – не дождаться.
И, глядя на зашедшуюся в мечтах сестру, хотел было рассказать ей Николай про свои мысли, да не стал, пожелал ей самой во всем разобраться. А ещё может потому не стал, что понял: Надюха-то их надежно на земле сидит. И даже реальной возможностью переехать в ту же самую Москву её с места не сорвешь. А разговоры все эти о тряпках, о красотах – всего лишь в чём-то нереализованные мечты. Те заветные мысли, которых сама она пугается, и которые ни за что не возьмётся осуществлять. Мало ли кто о каком прянике мечтает, а меж тем жует только хлеб насущный, и этим и жив, и счастлив.
– Ладно, Надюха, – обратился он к сестре после долгих мыслей, – пора-то нам, поди, и за дело приниматься. Чай, не за тем привез нас сюда Иван, чтобы разговоры говорить: дом надо к вечеру прибрать.
– Надо! – тут же засуетилась Надежда и закрутилась в водовороте хозяйских дел, для чего нашла в сенцах и ведро, и щётки для пола, а на веранде в бочке набрала для уборки воды.
Вечером им предстояло встретить в Калуге Николаеву невесту Ларису. Смотрины были назначены на завтра. Но ещё сегодня нужно было оповестить приглашённых. Их было немного. Всё те же друзья детства Вовка Окунёк и Мишка Зуев, отъявленные холостяки, несмотря на неоднократные попытки жениться. Соседка родителей и их ровесница тётка Настасья, жившая одиноко издавна, надёжно привязавшаяся к семье Кравцовых и бывшая им всем как родная. Подруга Надежды Вера Латыпова со своей семьёй: мужем Фёдором и двумя ребятишками возраста сёстриных пацанов. Да сама Надежда со своими домочадцами: Иваном и, шедшими по старшинству, Егоркой девяти лет, Максимом – шести и младшенькой четырёхлетней Катюшкой. Для деревенских смотрин столь малочисленная компания была непривычной. Но Николай давно уже не жил в деревне, потому созывать всю её по приезду не собирался. Да и праздника-то, как такового, не намечалось. Чисто семейное мероприятие Кравцовы единодушно решили отметить в кругу самых-самых близких.
– Вот ежели свадьбу здесь справлять будешь, то тогда уже не отвертишься, – хитро прищурился свояк Иван, соглашаясь накануне с доводами родственников, – А сейчас можно посидеть и без лишней кутерьмы. А про то, что это смотрины, никому балаболить не надо. Слышь, ты, Надюха? Скажи своей Верке, что, мол, просто Николай зовёт, давно не виделись и всё. А то ведь у нас как? На одном конце деревни корова ещё не успела замычать, а на другом уже другая подхватила. Только объяви чё праздник какой – сами припрут; люди у нас не гордые для таких дел.
Читать дальше