Евгений Сапиро - Никого впереди

– Николай, ты у себя? Я сейчас зайду.

Такое случалось и раньше, но не часто. Начальник вошел и сел на «гостевой» стул.

– Начну издалека. Тебе с этим старым хреном, – он ткнул отогнутым большим пальцем в знак «Почетный железнодорожник» на своей груди, – работать не надоело?

– Вячеслав Вячеславович! Я недавно Владимира Попова [6] Советский писатель. Лауреат Сталинской премии за роман «Сталь и шлак». читал. Он пишет, что через два года после назначения каждый главный инженер проникается тихой ненавистью к непосредственному шефу – директору. Если автор и прав, в чем я сомневаюсь, то я «главным» еще года не проработал. Могу признаться только вам: в этом качестве я еще полуфабрикат.

– Тогда поедем дальше. Звонил Гаврилыч (так в своем кругу начальник называл заместителя начальника дороги – своего однокашника и друга), его переводят на Уральскую дорогу. Начальником. По традиции он предложил мне войти в команду. Конкретно: НОД-4 [7] Начальник отделения дороги. Аббревиатура, как правило, употреблялась с цифрой, указывающей номер отделения в Управлении конкретной дороги. в Камске. Но, чтобы не оголять станцию, он разрешил мне взять с собой только одну единицу. Как смотришь, если я тебе предложу стать этой «единицей»? Своим заместителем на новом месте пока взять не смогу – надо оставить кого-то из местных. А начальником отдела движения и пассажирской работы – милости просим. Думай. На размышление даю всю ночь. Для полноты картины информирую: в Камске я дважды бывал. Областной центр. Кама не Байкал, но тоже впечатляет. Персонально для тебя: рядом с нашей будущей конторой – университет. Студенточки – одна другой краше. Малинник! Спокойной ночи не желаю. До завтра.

До десятого класса Брюллов с родителями жил в Иркутске. В его семье не любили «сюсюканий», с самых малых лет называли его Юрой и лишь по великим праздникам – Юриком. Славился Иркутск не только Байкалом, Братской ГЭС и авиационным заводом. Имелась в нем в ту пору одна из лучших в Советском Союзе школа настольного тенниса легендарного Зусмана. Ее воспитанниками были десятки мастеров спорта, чемпионы всех мастей. В эту школу Юру привел отец еще во втором классе. В восьмом он получил «первый разряд» и на этом застрял. Ребята, на год, на два младше его, становились «мастерами», попадали в сборную города, РСФСР, а он так и топтался во втором-третьем составе.

Тренер считал его способным, трудолюбивым, но «без искры». Насчет трудолюбия он не ошибался. От отца-хирурга и мамы-лингвиста и чистюли Юра унаследовал скрупулезность, неприятие плохо выполненного дела. В детсадовском детстве он не только разбирал, но и собирал, чистил и даже смазывал масленкой для швейной машины свой игрушечный автомобильный и тракторный парк. На чистописании без малейшего насилия над собой исписывал целые страницы, добиваясь, чтобы буквы не валились друг на друга, а ровно и красиво встраивались в отведенные им клеточки. Начав заниматься спортом, Юра с первых дней мог часами отрабатывать хитрые подачи и крученые удары.

Что касается «искры». Как тренер, так и его ученик не догадывались, что стать чемпионом Брюллову мешает крупный недостаток: домашний любимчик Юрик был просто добрым. Ему нравилось достигать успеха собственным умом, трудом. Но не нравилось делать это за счет других и тем самым кого-то огорчать. Пусть даже и в честной борьбе. Тем более расталкивая локтями и подставляя ноги, что исключено в теннисе, но сплошь и рядом встречается не только в других видах спорта, но и в мирной жизни.

По уму со спортивной карьерой надо было «завязывать». Помог, как часто бывает, случай. Когда Юра заканчивал девятый класс, его отец, преподававший в мединституте, защитил кандидатскую диссертацию и решил, что кандидату наук, к тому же хорошему практикующему врачу, не пристало жить в «коммуналке». Как это часто водится, своему преподавателю ректор отдельную квартиру в новой «хрущевке» не дал. Под нее он выманил профессора из Воронежа. Профессор сделал трудный выбор между увядшей женой и темпераментной аспиранткой. В пользу последней. И остался по этой причине бесприютным. Предложенные в Иркутске квартира и кафедра оказались как нельзя кстати.

Рассуждения ректора укладывались в два коротких тезиса: куда он, Брюллов, денется. Дорастет до докторской – дадим.

Уверенность начальства, что подчиненный никуда не денется, происходила в том числе и от содержания пятой графы заведенного на отца «Личного листка по учету кадров».