Мария Фомальгаут - Несотворенный мир

– Мне очень жаль, добрый господин, – признался управляющий, – ничем не могу помочь.

Я уже и сам понял, что он мне ничем не поможет. Однако, когда я вернулся в номер, меня ждало еще одно разочарование – предмета, так изумившего меня, на столике уже не было. Я снова вызвал слугу – он появился не сразу, похоже, побаивался моего гнева.

– Слушаю вас, добрый господин.

– Где… где эта вещь, которая здесь лежала?

– Это не ваша вещь, добрый господин.

– Я знаю, что это не моя вещь, я спрашиваю – где она?

– Я уничтожил её, добрый господин, чтобы она не мешала вам.

Я еле сдержался, чтобы не нахлопать его хорошенько. Но, в конце концов, слуга был ни в чем не виноват, он делал то, что должен был делать.

В отличие от меня. Потому что я должен был выспаться перед завтрашней конференцией. И черта с два я уснул в эту ночь, перебирал данные в памяти, снова и снова вспоминал предмет, который лежал на столике. Предмет, которого не могло быть, предмет – насмешка над здравым смыслом, привет из прошлого, которое я уже забыл.

Из прошлого, которое было так давно, что уже не верится, что все это происходило со мной. Из мира, который я покинул, как казалось мне, навсегда.

И все-таки он был здесь. Этот предмет. Я вспоминал, как мы тайком собирались с парнями на чердаке, пробовали первый раз, как потом умирали и никак не могли умереть, и молили кого-то о смерти, как потом выворачивало наизнанку, и отец обещал губы отрезать, если еще раз увидит, что мы…

Одного раза мне тогда хватило, я в жизни больше не прикасался к сигаретам.

К сигаретам…

Да.

Здесь, в номере маленькой гостиницы на краю вселенной – на столике лежала сигарета.

Которую мог оставить только человек.

А это могло означать только одно, то, о чем я больше всего мечтал, и то, чего я больше всего боялся.

Я был не единственным выжившим представителем своего рода.

Кранихиды

Иглобрюхие

Кальмары…

Я смотрел на список, который расширялся все больше. У меня хватило ума вычеркнуть из этого списка иглобрюхих и кальмаров, все-таки они были не рыбы.

Да, наверное, надо было начать с сигареты.

Или с Элен.

Хотя нет, с Элен мне не хочется ни начинать, ни ею заканчивать. Элен – это мое, личное, принадлежащее только мне.

Так что с Элен я не начинаю.

Но нужно же, черт возьми, с чего-то начать.

Или, например, вот так:

После того, как мир покинули его последние жильцы, мир оказался предоставлен сам себе. Он пытался было бежать за уехавшими хозяевами по космосу, держа нос по горячему пахучему следу – но вскоре потерял след. Мир вернулся назад, задрал морду в небо и протяжно завыл – но никто не откликнулся на его зов.

За годы и века без людей мир обветшал, у него стала протекать крыша, пуская капли дождя в комнаты, окна запылились, под полом мыши свили гнезда, время, вода и ветер все больше разъедали стены, краска поблекла. Вскоре уже ничего не напоминало о том, что здесь когда-то слышался веселый смех и играла музыка…

Нет.

Это годится для конца истории, а не для начала. Да и вообще, это будет конец не моей истории, а истории мира, а я хочу начать свою историю с того момента, как…

…а с какого момента вообще надо начинать историю?

По классическим канонам надо начинать с того момента, как я родился. Но у представителей моего вида (Homo sapiens) есть одна особенность – мы не помним, как мы родились. В это трудно поверить, но сознание приходит к нам не сразу, а лишь спустя какое-то время после рождения. Это связано с особенностями нашего белкового мозга – а как именно связано, я вам объяснить не могу, я сам толком не могу сказать, каким я был тогда.

Поэтому мои сородичи начинали свою историю со своего первого воспоминания. Итак, первое, что я помню – это мой день рождения. Видите ли, у нас был обычай каждый год отмечать тот день, когда человек пришел в этот мир. Итак, мой день рождения, вспомнить бы еще, сколько мне исполнилось… года два. Ну да, наверное, года два. Или три. Неважно. Кто не знает, что такое Год, и что такое Обычай, можете посмотреть в справочниках: я не могу объяснять все подряд, иначе моя книга превратится в энциклопедию. Итак, мой день рождения, я смотрю на мать, думаю, почему она плачет, почему она бьет отца, первый раз вижу, чтобы мать била отца, захлебывается криком, на что мы будем жить, на что мы будем жить…

– Ты на что ребенка кормить будешь!

Ребенок – это я, если кто не понял. Тогда я был ребенком. Потом перестал быть ребенком.

Я смотрю на них, сжимаю в руках подарок. Кто не знает, что такое подарок, тому можно только посочувствовать. Это красивая бумажка, на ней нарисован корабль, летящий к звездам. Мне хочется поскорее вырезать из бумажки корабль и играть с ним, отец говорит – вырезать нельзя. Нельзя так нельзя, думаю я, буду играть так.