Виктор Шляхин - Тщеславные мечты (сборник)

– Какие еще подвиги?

Амаранта все так же серьезно отвечала:

– Один поэт сказал: «А разве не подвиг – жизнь честно прожить? По-моему, это не мало!» Но я не о том. Мне кажется, всему этому не суждено сбыться. И самое страшное, что, наперед зная это, я полюбила тебя и позволила тебе полюбить меня…

– О чем ты? У нас все впереди! – удивился я и прижал к себе плачущую Амаранту…

Это была наша последняя встреча…

Амаранта была непохожа на других ангелов, голубоглазых и светловолосых. Ее антрацитовые кудри не раз вызывали раздражение у сотрудников небесного аппарата.

– Ты перевоплотилась бы немного, – навязчиво советовали ей.

– У людей должна быть альтернатива! – смеялась в ответ Амаранта.

Когда она встретила в приемной Григория, он поднял на нее абсолютно бесцветные глаза. Взгляд пронзил Амаранту и устремился дальше, сквозь стеклянные стены. Люди, как правило, забывают свои сны…

Когда мой друг впервые побывал в Испании и показал фотографии, сделанные простой «мыльницей», я еще не думал, что эти цветные, яркие пятна, возникшие в моем воображении, сольются в непростое безумие. Мы сидели на ненавязчивой веранде крохотного дачного домика посреди пыльных и давно некошеных среднерусских лугов, пили купленное в супермаркете испанское вино из большого картонного пакета и говорили о теплом море. Несмотря на то, что родились мы в неуютной снежной стране, у каждого из нас были темные волосы, темные глаза и необъяснимая птичья тяга на юг. Едва касаясь подробностей, Саша рассказывал мне о маленьком отеле, где он остановился, о приветливых и веселых людях, о купании на пустынном пляже и о той дали, что была видна с балкончика его номера.

Рассказ закончился замечанием о том, что на обратном пути, только сев в самолет, советские граждане неопределенного пола и возраста из тургруппы как-то быстро напились и превратились в свиней.

Поговорив еще немного о разном, мы перешли к портвейну, а затем к обычной русской забаве – катанию в нетрезвом виде на автомобиле по бездорожью. Прохладный воздух пронзал машину через открытые окна. Несколько покосившихся скирд чернело на выгоревшей пустоши. Унылый горизонт с придавленными к земле, одинокими деревьями начинался почти сразу за противоположным берегом неширокой, грязной реки. Мы вышли к воде, на затоптанный и загаженный коровами глинозем. Поеживаясь от зябкого ветра, выкурили по сигарете. Ничто не обещало нам счастья.

А правда, что русские могут выпить литр водки? – спросила меня Изабель, сидя за столиком кафе.

Мы встретились утром в книжном магазине, где я искал самоучитель каталонского языка. Самое полезное, что удалось извлечь из бескрайних стеллажей, был англо-испанский разговорник. Видя мою растерянность, симпатичная аборигенка подошла ко мне и спросила:

– Hola! ¿Puedo ayudarte? 1 1 Привет! Я могу Вам помочь? (исп.)

Интуитивно коснувшись смысла вопроса, я ответил на уже порядком подзабытом английском. Удивительно, но молодая испанка с бейджиком уловила на лету славянский акцент и, широко улыбнувшись, сделала предположение о моем, возможно, русском происхождении. Я не стал маскироваться и традиционно прямо подтвердил ее догадку. Честно говоря, когда-то приходилось читать о крайне настороженном отношении испанцев к жителям моей бывшей родины. Обилие криминальных олигархов и шелупони помельче, закупавших оптом коттеджи и участки земли на побережье, наложило недобрый отпечаток на представления местных о России. Наверное, это было правильно. Люди, считающие ложь и алкоголь непременным условием благополучной жизни, а насилие – ключом ко всем дверям, люди, в большинстве не испытывающие ни капли сострадания к своим согражданам, «зачищаемым» доблестным государством, не заслуживают большего, чем скудная пайка и всемирное презрение.

Но на этот раз в глазах собеседницы я видел искреннюю симпатию. Последующие ее слова ввели меня в транс.

– Давайте встретимся вечером где-нибудь в центре, я постараюсь Вам помочь, – сказала она на немного более мягком, чем следовало бы, но все же очень понятном русском языке.

Видя мое замешательство, девушка продолжила:

– Я изучаю русскую литературу в университете Барселоны, постараюсь найти что-нибудь подходящее дома.

Что это было? Сочувствие к моему весьма нездоровому похмельному виду или же …?

Так или иначе, но растерянность не проходила до вечера, поэтому я замешкался с ответом, что было с восторгом расценено как чистосердечное признание. Изабель захлопала в ладоши и позвала официанта. Мое робкое сопротивление осталось без внимания и через три минуты над сковородкой с паэльей возвышалась взмокшая матовая «Stolichnaya».