Иван Розанов - Венера – низкая звезда

Видеть родину именно такой учил Марину её друг и, в прошлом, любовник, патриот Иван Сапин. Девушка не очень-то хорошо вникала в смысл его слов. Не хотелось ей видеть родину такой, как ей приятель сказывал. А после того, как рассталась она с Иваном, и особенно после всего того, что случилось с Сапиным уже после его задержания, когда Иван был в месте не столь отдалённом, забылся и весь его образ и слова о родине. Марина тщательно изгоняла из памяти всё, по её мнению, нежелательное.

Марине родина виделась совсем другой, нежели Ивану. Красоту природы понимала она лишь летом, да и то многое её в пейзажах раздражало. Не могла девушка оценить глухую тишь лесной чащи, ей заметен был лишь придорожный, людьми нанесённый, сор на опушках. По нраву Марине был ближе какой-нибудь знойный приморский край, вроде Анталии. В том, что славянские племена расселились в древности в таких диких, труднопроходимых и суровых местах, девушка видела поразительную, граничащую с тупостью, недальновидность предков.

Люди, окружавшие Марину, нравились ей ещё в меньшей степени, нежели природа. Раздражала её грубость, скотство, пьянство, физические уродства, тяжкость труда и безнадёга без просветления – всё то, что примечала она за типичными русскими простого происхождения. Без дрожи и испуга не могла Марина заглянуть в их неприятные, суровые лица. Девушка не понимала, что и у неё было бы такое лицо, сложись её судьба и биографии её предков иначе. Во всех прегрешениях, в которых Маринин ум уличал этих людей, девушка обвиняла не внешних врагов, как её бывший друг Иван, а самих русских. Вся история России в понимании девушки состояла сплошь из неудач и постыдных фактов, и всё это, как Марина полагала, происходило по вине народа. А лидеры, от царей до вождей, от генсеков до президентов, все как один, были девушке неприятны – наблюдала она в каждом из них плоть от плоти народной.

Многие представители молодёжи поддерживали Иванову точку зрения, ещё большее количество скорее бы поддержали Марину. Всяких разных правд нынче стало слишком много, как сортов сыра в супермаркете – выбирай любую! Даже с плесенью имеется… Только вот сложно, особенно молодому существу без опыта, правду выбрать. Вот и непонятно было молодому русскому гражданину российскому, в какой же стране он живёт – в отмеченной богом, великой, с героическим прошлым, со своим путём развития России или же в нищей, грязной, бесперспективной тюрьме народов. Мнения разнились. И казалось, что две России, условно скажем, Россия в видении Ивана и Россия в видении Марины, существовали параллельно, одна на другую наложенные.

К слову, Маринин муж Алексей, хоть и был оголтелым либералом, относился к своей родине спокойнее, чем Марина – спокойнее вплоть до индифферентности. На окружавших его людей, знамо дело, Алёша смотрел свысока, причиной тому – зажиточность его родителей; к роскоши он привык с младых ногтей. А к характерам и судьбам, к пути развития страны он проявлял интерес постольку, поскольку с ними связан был его бизнес. Жизнь в России была подобна для Алексея Анатольевича какой-то командировке, в которой ему, как представителю заславшей его фирмы, предстоит трудиться, – бизнес, и ничего личного.

Любопытно, что многие молодые люди сейчас избирают именно Алеексев взгляд на всё происходящее вокруг, и ведь есть с кого брать пример этим молодым людям – так же, пожалуй, смотрят сейчас на судьбы народа имущие капитал люди.

На пересечении разных путей развития, в опасной исторической развилке, придавленная грузом слишком разных мнений стоит нынешняя молодёжь…

…Вот пожалуй, одно из самых печальных моих воспоминаний. Я работал тогда в хирургическом отделении. Лежала там старуха; после сложной операции приходила она в себя, и ничем целую неделю нельзя было ей питаться. Я приходил к ней не реже трёх раз в сутки, ставил уколы, подключал капельницы. Не были, естественно, приятны слабому человеку эти процедуры. Наконец, разрешили той женщине отобедать. И я тут некстати подоспел: зашёл к ней в палату просто по-человечески о здоровье этой пациентки справиться. Хлипкой алюминиевой ложкой хлебала она картофельное пюре, такое жидкое, что более походило на суп. Надо же было видеть полные ужаса глаза той старухи! Она, вестимо, боялась, что я пришёл ей уколы ставить больнющие или капельницы какие; испугалась, что я её без выстраданного обеда оставлю. Больная замерла над едой. Алюминиевая ложка почти бесшумно упала на пол. Столько грусти и испуга было в глазах той старухи!