Сергей Гончаренко - Под музыку Вивальди, или Любовь как любовь

А Катя, повернувшись ко мне, тут же всё объяснила:

– Андрюша, это не он меня ждёт, это я его жду. Я ему давно сказала: как только кавээсом станет, так сразу! Зачем мне правак? Один уже был…

– Путь к сердцу Кати лежит через левое кресло в кабине…

Руслан снова очень громко загоготал.

– Андрюш, вот чё он ржёт все время? Ржёт и ржёт. Как конь. Несерьёзный какой-то, скажи?

– Не-е, Руслан классный, – протянул я, преисполненный мужской солидарности. – Руслан добрый и весёлый…

– А мне нужен командир первого класса, а не просто классный и весёлый долбо… – прервалась почему-то она, словно исчерпала дневной лимит на употребление в речи плохих слов. Она, совсем уже окосевшая, потрепала Руслана за ухо, причём отнюдь не нежно.

– Не бросишь ты своего Сашу ни-ког-да! – сказал Руслан, а я в этот момент именно об этом «не бросишь никогда» и подумал.

Дверь в номер по-хозяйски широко распахнулась.

Опять администратор. Теперь она набросилась непонятно с чего:

– Так! Это здесь разлили?

Мы замерли от неожиданности.

– Разливают? Разливают – здесь, – сказал Руслан и пфыкнул.

Администраторша чуть просунула твоё туловище в дверной проём, но быстро поняла, что ошиблась номером:

– Нет, не здесь. Извините.

Не успел я и глазом моргнуть, как Руслан развернул Катю к себе и их рты сомкнулись. Катя постанывала и посапывала. Эта картина меня гипнотизировала. Я решил подождать, пока у них пройдёт спонтанный эротический приступ. Между прочим, при мне они так откровенно и долго делали это впервые. Видно, совсем обнаглели. Или приспичило. Но уходить не хотелось, да и рано совсем. Часа полтора ещё смело можно сидеть.

Пока они целовались, я выпил, а потом всё-таки решил, что лучше их оставить наедине.

– Я отлучусь.

Но Катя неожиданно распахнула халат, даже не сняла, а сорвала с себя белые трусики, раздвинула ноги и, не отлипая от губ Руслана, обратилась ко мне, тяжело дыша, мыча, будто даже плача:

– Поцелуй меня туда.

Я на мгновенье оцепенел, а потом отреагировал, как врач скорой помощи:

– Куда? Сюда? Где? Здесь? Говори, куда.

Несколько мыслей проскочили в голове пулемётной очередью, после чего головы не стало.

Самое нещадное и необъяснимое – в соседнем номере, правда, в каком именно, как я ни прислушивался, определить так и не смог – слева, справа, сверху, – звучал Вивальди. Будто кто-то репетировал. Это «пиликанье» очень раздражало Катю, а у меня вызывало мистические чувства. Вивальди для меня – это Олеся. Она исполняла его, слушала, говорила о нём беспрестанно. Она жила с Вивальди. Теперь Олеся словно наблюдала за мной с помощью музыки, материализуя мою же ложь. Выдумал любовь ко второму пилоту? Получай! Вот он рядом – абсолютно голый…

Катя барабанила по стене: «Выключите это пили-пили-тили-тили, в ушах колет!»

С Олесей я познакомился, когда пришёл в музыкальную школу – хотел проверить слух. Можно было, конечно, эту школу обойти, пройти чуть дальше – в девятую поликлинику, однако там, чтобы проверить слух, нужно было выстоять в длинной очереди к отоларингологу.

Когда я впервые Олесю услышал, даже ещё не видя её, я понял, что попал в какое-то заведение, которое населяют очень умные люди. Я сидел у чуть приоткрытой двери класса, из-за которой доносилось: «Нельзя неживое так грубо соединять с живым! Живому будет больно, и оно может погибнуть. Неживое всегда ранит живое. У тебя получилась мёртвая музыка, техника всё убила…» – объяснял женский голос какому-то беззвучному ученику. «Боже, какая умная женщина!» – подумалось мне. Потом выяснилось, что она всё-таки сумасшедшая. Потому что только сумасшедшая могла выдать такое заключение, которое выдала мне тогда Олеся: «У Вас есть какой-то слух, но он не музыкальный. У вас есть вкус. Людям, у которых есть вкус, слух иметь необязательно. Просто продолжайте любить и слушать музыку, а играть на рояле я вас научу…»

То, что Олеся – сумасшедшая, подтвердилось и её реакцией на мой чисто дружеский, совсем нейтральный поцелуй после одного из занятий. Я её чмокнул в щёку, а она стала громко мычать, поглаживая свои груди. Я очень испугался.

Таких женщин я ещё не знал и не видел. Тех, которые у меня были, пока раскрутишь до степени звука, упыхаешься… В общем… все были женщины как женщины, Олеся одна такая. Заниматься сексом с ней можно было только в наушниках, иначе можно оглохнуть. До чего ни дотронься – адский выкрик.

Наверно, она-то и сделала меня таким нежным и осторожным, что сослужило мне скверную службу, потому что девушки, которые были у меня после Олеси, просыпаясь утром, затруднялись определить, что же это всё-таки было: секс или эротический массаж с элементами отжимания от тела. «Андрей, ты меня ввёл в какой-то гипнотический транс», – сказала как-то одна на рассвете, выходя из этого самого транса и явно полагая, что фокус здесь заключается в музыке Мишеля Крету.