Сергей Гончаренко - Под музыку Вивальди, или Любовь как любовь

Я посмотрел на Катю и спросил, что дарил ей на женский праздник её сынишка. Пока Катя вспоминала, Руслан выразил своё удивление и непонимание:

– Блин, Андрюх, ты всё-таки какой-то странный!.. Иногда как спросишь чего-нибудь… Совсем не в тему…

– Чего это не в тему? Всё в тему, Рус! Вот ты бы взял и подарил Кате скатерть-самобранку!

– А на хрена она ей?

– Действительно, Андрюш… Не нужна мне никакая скатерть-самобранка. Мне нужен кошелёк-самобранец. Вот он сидит, – кивнула Катя на Руслана и снова принюхалась. – И всё-таки у вас тут тоже чем-то пахнет…

– Послушай, Рус! Выключи ты этот фумитокс! Пусть лучше из меня кровь пьют, чем ты меня этой хренью всю ночь травить будешь, – сказал я.

– Эту хрень Катюха мне сама подсунула. Я вообще в бытовом барахле не разбираюсь.

Это – мужское. Я тоже в бытовом барахле не разбираюсь, да и отец мой… Вспомнилось, как он подарил маме на день рождения швейную машинку. Все этой машинкой восхищались, повторяя очень красивое слово «автоматическая». Слово-то красивое, а сама машинка – жуть и ужас. Сначала я был уверен в том, что она шьёт сама, как, допустим, автомат наливает газировку. Но почему-то машинка никогда ничего сама не шила, а маме доставляла бесконечные хлопоты с ремонтом.

– Бардак у вас здесь . Дай-ка это сюда , я его туда положу, – говорит Катя, что-то берёт и куда-то кладёт.

Чисто женское, мамино. Мне вообще всё равно, где что лежит. Но в детстве я любил радовать маму чистотой и порядком. Однажды она намекнула, что самый большой подарок для женщины – это когда в доме всё чисто и убрано, ничего лишнего нигде не лежит, под ногами не валяется. Намекала она об этом «подарке» отцу всё утро, потом, наконец, окончательно очень громко намекнула и ушла. Отец улёгся на диван с газетой и уснул. А мне захотелось сделать приятное обоим. Первым делом я взялся за самое что ни на есть лишнее, которое всем всегда мешало, то есть за швейную машинку, подаренную папой. Она валялась в коридоре – без колеса, без подставки, об неё все спотыкались, каждый раз чертыхаясь. Задача была нелёгкой. Пока я эту машинку до окна дотащил, пока она вниз с пятого этажа долетела…

Потом вдруг выяснилось, что я сделал что-то очень не то. Мама мне всё пыталась втолковать: «Андрюша! Машинка была не испорчена, а технически неисправна! Выбрасывают только то, что совсем испорчено!» Я кивал головой, но не понимал, как ни пытался, разницы между «неисправно» и «испорчено».

– Кать, что ты там вычитываешь на упаковке? Думаешь, нам испорченную колбасу подсунули? – спросил Руслан.

– Представь себе – да. Я всегда смотрю на сроки годности. Это не испорчено. А вот это, – Катя взяла нарезку сыра, – можно смело выбрасывать.

– Что? Совсем испорченный? – нахмурился Руслан.

Катя молча швырнула сыр в мусорное ведро.

Однажды мама сильно меня озадачила и даже испугала: она сказала, что я стал «совсем испорченным ребёнком». Я подумал: и что же теперь – меня можно выбросить? Выбрасывают же то, что совсем испорчено . И мне сделалось смертельно страшно. В двух кварталах от нас стоял двухэтажный дом с заколоченными окнами. На следующий день, проходя мимо этого строения, я вдруг ясно представил, что в этом доме живут «совсем испорченные» дети и они, бедняжки, заколотили окна, чтобы их не выбросили! Я спросил у отца, что это за дом.

– Бывший детский.

«Бывший – значит, детей уже наверняка выбросили…» – заподозрил я.

Другое мучительное переживание связано с моими руками, которые, оказывается, у меня не оттуда растут. Стоило мне взяться за какое-нибудь устройство или механизм, я обязательно «скручивал ему голову».

Я интересовался техникой с трёх лет, отчего бедная техника часто страдала.

«Что ты там всё крутишь, винтишь? Лучше бы „В гостях у сказки“ посмотрел…» – роптала бабушка. Но я не любил сказки. Наверно, надо было любить и читать, тогда бы я наверняка знал, как жить так, чтобы было как в сказке. Но, по собственным ощущениям, я жил не как в сказке, а словно внутри какого-то огромного и сложного электронного механизма, пытаясь разобраться в том, что связывает людей, к чему припаяны их интересы и мысли.

Уже два года я работаю в сфере, где царит суеверие, где все друг другу рассказывают какие-то невероятные истории, где в каждом чихе люди склонны видеть знамения. Нет суевернее людей, чем лётчики и бортпроводники. От них только и слышно «это плохой знак», «так никогда не говори», «так даже думать нельзя…»