Александр Берензон - Проданная рукопись

Во взрослом состоянии, когда человек наполняется комплексами, а потом постепенно освобождается от них (с переменным и непредсказуемым успехом), такое увлечение собой и миром одновременно по определению невозможно. Разве что если вы не ребенок в шкуре лысоватого клерка 40 лет.

В детстве же все иначе. Помимо познания окружающего мира, человек начинает одно из самых занимательных исследований – познание самого себя, а это вдвойне интереснее. Именно поэтому, наверное, взрослые в большинстве своем скучны детям, – взрослые думают, будто все знают и уверены в том, что ничего интересного им уже не грозит – а у детей на это невероятное чутье. Они берут от взрослых только то, что нужно им (например, еду и игрушки), а все эти взрослые заморочки и комплексы оставляют на потом.

Антон поступал именно так. Странно, но в детстве ему хотелось быть стариком. И ученым. Ему казалось, что ученый (в идеале – ученый-старик) – это человек, который абсолютно ВСЁ знает. Непонятность и непознаность мира его привлекали и отпугивали одновременно. Как всякий лентяй, он стремился пропустить этап обучения и сразу приступить к делу. Правда, к какому именно делу – было непонятно. Откладывал до лучших времен. Когда станет ученым. На худой конец – просто стариком.

Для начала Антон разработал план изучения мира. Видимо, он избрал слишком сложный путь – он выбрал книги. На подходе к подростковому возрасту он оставил всех дворовых друзей и углубился в чтение. Правда, это были не заумные книги по астрономии или биологии, – нет, это были фантастические и приключенческие романы. Индейско-ковбойские и исторические романы, в которых не было ни малейшего намека на некую нереальность происходящего, Антона абсолютно не интересовали. Впрочем, и совсем уж фантастичные книги его отпугивали. Ему нравилось именно то, что может произойти в некоем параллельном мире, а вовсе не фантазии больных книгописцев. Он был поглощен альтернативной реальностью. Наверное, в этом были некие отголоски его размышлений о судьбе первобытных людей. Жутко представить, что было бы, если бы они не выжили. Какая разновидность парнокопытных встала бы на их место? Стали бы мы похожими на жителей лошадиного царства по Джонатану Свифту?

Иногда мыслей было столько, что они не умещались в голове. Их надо было складировать, и Антон пришел к новому виду деятельности – он стал переносить мысли на бумагу. Естественно, обумажествленные мысли никто не видел, кроме самого Антона, ухмылявшегося при перечитывании и удивлявшегося собственному голосу, отраженному в почерке на белых листах.

Если бы сейчас его спросили, что было в тех первых письменных опытах – вряд ли он что-либо вспомнил, да и особого расстройства по этому поводу он не испытывал. Слава богу, думал Антон, что от этих бумажек ничего не осталось. Да он и не сомневался, что все это было похоже на «гениальные откровения» героя Олдоса Хаксли, который в минуты своих наркотических путешествий в целях «научного эксперимента» записывал свои «гениальные» мысли, а, прочитав на свежую голову, видимо, долго смеялся. Там было нечто вроде: «А не подышать ли мне воздухом?» или «Из соседней комнаты плохо пахнет».

Человечество, думал Антон, только выиграло от того, что он не сохранил свои гениальные детские озарения. Или это в нем говорили взрослые комплексы?

Первым пристанищем Антона после университета стало небольшое издательство, располагавшееся у черта на куличках, буквально на краю города, которое готовило к печати различные исторические исследования, биографии и прочие ненаучно-непопулярные издания, предназначенные исключительно для их авторов, а также для их близких друзей, родственников и коллег по работе.

Коллектив редакторского отдела был довольно однороден – две пожилые дамы предпенсионного возраста – чемпионки мира по вязанию на спицах в рабочее время, а также беременная девушка неопределенного возраста и вероисповедания, которая после прихода Антона проработала два дня и покинула литературную обитель (у него сложилось ощущение, что навсегда), и, собственно, сам Главный редактор.

Главред Петр Григорьевич Якобсон при первом взгляде производил впечатление довольно спокойного и безобидного обывателя, не способного причинить вред даже обитающим рядом с ним в большом количестве насекомым. Но если вы имели несчастье завязать с ним разговор, то перед вами раскрывалась вся бездна стремящегося к вечному совершенству сознания, постоянно редактирующего не только других, но и самое себя.