Сергей Решетнёв - Вытрезвитель

«Мы должны быть осторожны. Если мой брат узнает, он тебя убьет. Они с Олегом друзья. Мой брат поклялся беречь меня, пока Олег в армии».

Может быть, у меня все получилось бы как надо, если бы Светлана была терпеливой и ласковой. Я думал, что после первой ночи она больше не придёт, слишком разочарованна.

Но она приходила почти каждый день, после работы. Мама деликатно шла в гости. А Светлана раздевала меня.

«Маленький стесняется? Нечего стеснятся. Я же вижу тебя насквозь. Ты же хочешь снова в мою дырочку? Сучёнок ты, маленький, вижу, хочешь. Не жмись, тварь. Ну-ка убери руки. Стой, смирно. Светочка-конфеточка тебя разденет». Она вталкивала меня в себя, ведь моя гиперсексуальность не проходила, белая рвота моего члена не приносила мне облегчения. Давай, мальчик, глубже пронзи мне, насади меня, проколи насквозь… Быстрее!.. Медленнее!..» Я терялся, все путал, делал невпопад. «Ах ты, сучонок, опять в меня кончил! Опять придется всякую дрянь глотать». Я чувствовал себя виноватым, грязным. Снег, выпавший в первую ночь перестал быть белым, копоть котельных покрыла его. Каждый раз я надеялся, что она больше не придет.

Но она приходила. Если не было секса, она рассказывала про Олега. В ее историях он все время совершал героические поступки: отбивал ее у местного авторитета, крал на несколько часов машины, чтобы покатать Свету, отрывал зубами голову курице, чтобы повеселить местную шпану, пьяную уносил ее на плече с гулянки, и так трахал, что «сердце поднималось к горлу, а ноги несходились неделями». «Кулак у него вот такой, четыре моих, а он брал и в меня его полностью вталкивал, представляешь? А потом на этом кулаке поднимал над собой. И как гирю поднимал, опускал…»

Она рассказывала, как ездила к Олегу в армию в Подмосковье. Три с половиной тысячи километров автостопом в один конец. Как на обратной дороге у нее где-то на Волге закончились деньги и ей пришлось работать. «А кем, тебе знать не нужно».

Я решил обрил голову. Так я, наивный, хотел ее отпугнуть. Непривычные ощущения. Будто я в какой-то клетке гладкой, а череп это что-то инородное, чужое. А я маленький, сижу внутри, и очень хочется из кости вылезти, холодок такой вдоль позвоночника пробегает: «Так в этой тюрьме и помру. Жалко себя до слез». Не успел я кровоподтеки от порезов смыть, звонок в дверь. Она. Долго пытала меня: зачем я это сделал. Я сказал, что не хочу, чтобы она со мной встречалась: любовник я никакой, а она должна быть верна своему Олегу.

И вдруг она расплакалась. «Ты меня не любишь? Я тебе надоела? Я ради тебя верность своему парню нарушила, каждый день рискую, что меня брат прибьет, а ты?» Я опять чувствовал себя виноватым, теперь еще и за то, что не оценил преподнесенного мне дара.

Я оправдывался и утешал.

«Ты обещал меня нарисовать».

«Нужно время, а у нас его нет…»

«В субботу поедем на пасеку».

«Поедем» – сильно сказано для пешей загородной прогулки. Это сейчас у людей «Бураны» и прочие снегоходы, а раньше тройки и верные иноходцы. В те же дни громыхал жестяной автобус полчаса до окраины. А потом мы часа четыре шли пешком. И слово «шли» тоже не совсем подходит, ползли по сугробам. Закончились лыжные трассы урочища Еланда и мы буквально поплыли по снегу, то по пояс, то по грудь. Ломали корку наста, взбираясь на взгорки. Сыпалась ледяная серая крошка. А внизу снег был рыхлый, белый. Небо загустело плотной синевой. Взошла луна. Какой волшебный горшок наварил столько манной каши? Деревья в ложбинах казались притаившимися людьми.

Я устал, вспотел, ноги были мокрыми. Я проклинал эту «поездку», себя самого, Свету и всех женщин, природу, подарившую мне адские желания и наделившую, одновременно, стыдом, разумом и моралью. Зачем? Сколько бреду я по этой бриллиантовой пустыне? Космические холмы покрытые снегом, по которому можно плыть. И других людей, наверное, не осталось, а мы, последние, обречены совокупляться и продолжать свой род. Я молчал и с остервенением шел вперед. Когда я оглядывался, Светлана улыбалась. Кроличья шапка-ушанка, ватник, толстые спортивные штаны, одетые поверх валенок, все это ей шло. Она казалась совершенно неуставшей, подскочила ко мне, повалила снег.

Мы боролись, брызгались ледяной крошкой. Целовались, повалились в снег, закапывали друг друга в сугробы. Я чувствовал себя счастливым. Я увидел хохочущую девчонку, открытую, радующуюся моей усталости, угрюмости, миру в желтом свете, колючему насту, запахам талой воды, моим губам. Ощущал это пылающими щеками, мокрой одеждой, холодом за шиворотом, горячим дыханием прерывистым и глубоким, как снег.